по руке. «Придурки, блядь!» – истошно кричит женщина, и ребёнок в коляске отвечает матери диким всезвучным криком, который на несколько мгновений заглушает все звуки оживлённой улицы летнего буднего дня. Все, кроме одного. Звука одновременного молчания толпы людей, лежащих без движения на асфальтах и плитах тротуаров.
Первыми приехали врачи скорой. Визгливая сирена прорезала плотный ряд автомобилей, вся яркая в бело-красном остановилась и замолчала у одного из пешеходных переходов. Две женщины, в возрасте, который они сами называли солидным, неспешно, важно вышли из машины и переглянулись между собой. Затем они подошли вплотную к лежавшим. Два сине-розовых халата поначалу стояли молча и оглядывались. На их глазах ещё несколько человек перешли дорогу, остановились и легли на тротуар. Мужчина, в джинсах и заметно дорогой рубашке, за сорок, с залысиной, аккуратно, медленно спустился на колени, затем присел, облокотившись на ступени какого-то очередного однодневного магазина-закусочной-кофейни, затем лёг, почти вплотную прижавшись к стене, прямо под вывеской.
У ног двух врачей лежала девушка, на вид не старше двадцати, так же как и многие – смотрела на небо и улыбалась.
– Вы как себя чувствуете? – обратилась к ней, чуть прищурясь, но без особого интереса в голосе, одна их врачих.
– Хорошо, – ответила девушка, продолжая смотреть на небо.
– А почему же Вы лежите здесь вот, на тротуаре? – спросила вторая тем же тоном, каким задаёт вопрос пятикласснику учитель в школе; вопрос, ответ на который знают все, кроме этого ученика, и учитель это прекрасно понимает.
– Хочу, – девушка не переставала улыбаться.
– Жарко… – обратилась первая розово-синем халате ко второй.
– Да уж, – ответила та.
Рваным шумным потоком, словно вода из крана, захлёбываясь, на проспект хлынули машины полиции. Они выстраиваются вдоль тротуаров по обеим сторонам широкого проспекта и напрочь перекрывают всё движение. Улицы останавливаются. Замирают. Полицейские шумно выгружаются из своих машин, поправляют кителя, подтягивают брюки. Тут же гвардейцы выскакивают из своих автобусов, в шлемах, увесистых жилетах. Привычный взгляд обжоры на пусть и непривычно украшенный, но всё же битком набитый всеразличными яствами стол.
Хватают щиты, поправляют каски, строятся в ожидании команды. Сквозь заграждения с визгом и воем на проспект просачиваются ещё две машины скорой. Русый, коротко стриженный, широкошеий и широколобый, весь вспотевший полицейский с раздражающе ярко блестящими на солнце звёздами погон, засовывая толстые, распухшие от жары пальцы за воротничок, спрашивает у врача скорой:
– Сколько их тут?
– Триста, может четыреста. До самых трамвайных путей лежат.
– Угу… – покачал головой полицейский, – А чё лежат-то?
– Да кто ж их знает… Все в сознании, вроде… Все… самостоятельно легли.
– Вы с ними говорили?
– Толком нет ещё…
– Вот и не надо!
У