у Ильицкого могли быть вполне уважительные причины для такого поступка. Например, он участвовал в дуэли за честь прекрасной дамы, за что и был выгнан. Или же еще что-то столь же трогательное. Да только эти причины уже не могли повлиять на то, что мое мнение об Ильицком – и так, увы, невысокое – стало еще менее уважительным.
Матушка его все это время возмущенно пыхтела рядом со мной и вдруг заговорила, желая вступиться за любимого сына:
– Так ведь Женечка не просто бросил…
– Мама, передайте молочник, будьте так добры! – перебивая ее на полуслове, попросил Ильицкий.
А ведь ему эта тема действительно неприятна, – отметила я. Отметила и то, что он даже не пытается объясниться. Думает, что слишком много чести для такой, как я.
Я дотянулась до молочника вперед его матери и с любезной улыбкой подала его Ильицкому:
– Возьмите, Евгений Иванович.
– Спасибо, Лидия Гавриловна.
Мы улыбнулись друг другу, и мне даже показалось, что инцидент исчерпан.
Но мне это лишь показалось.
Чуть позже, когда, уже покинув столовую, я поняла, что оставила на спинке стула свою шаль и вернулась за ней, то невольно услышала разговор, который убедил меня в обратном.
– Ну, Наташка и удружила! Привезла сюда эту французскую дрянь! – услышала я голос тетушки Натали и тотчас замерла, не дойдя до дверей в столовую. А та продолжала визгливо и плаксиво: – Но ты не волнуйся, сыночек, я сегодня же поговорю с Максимом Петровичем, и ее вышвырнут отсюда к чертовой бабушке! Где ей и место!
– Не надо, maman, – мне показалось, что Ильицкий усмехнулся. – Она не стоит ваших нервов. Уверяю, что эта французская дрянь сама очень скоро пожалеет, что приехала сюда.
Надо было, конечно, еще уточнить в словаре, что означает слово «дрянь», но мне подумалось в тот момент, что у меня впервые в жизни появился враг.
Глава шестая
Забавно, но не прошло и часа после подслушанного мною разговора, когда нас с Натали, прогуливающихся по парку, разыскала горничная и сообщила, что меня желает видеть Максим Петрович.
Я шла в его комнаты готовая ко всему – даже к тому, что мне и впрямь велят немедленно уехать. Отец Натали очень милый человек, и мне не хотелось бы думать, что он способен на подобное, но теперь уж я готова была ко всему.
Ильицкий оказался прав: я уже жалела, что приехала в эту усадьбу. Возможно, стоило именно сейчас попрощаться со всеми и солгать, что Ольга Александровна срочно вызвала меня. Надо ли дожидаться, когда доблестный русский офицер Евгений Иванович станет воплощать в жизнь свой план мести?
Я вошла в полутемную спальню Максима Петровича и невольно ахнула: его постель была пуста.
– Входите, Лидия, входите… – услышала я его голос. Оказалось, что Эйвазов полулежит на кушетке у стола с шахматной доской и разыгрывает сам с собой партию. – Раздвиньте шторы, прошу вас, знали бы вы, как я устал находиться в этом склепе.
Я покорно начала раздвигать портьеры на всех окнах.