И замирало, подергиваясь тонкой серой переной, когда Харамбе или золотозубый поворачивали на них голову. Сосны вокруг – высокие, гордые, шелестящие густыми кронами в вышине. Дома меж них – знакомые Эрвину по Туманному лесу и Фиделите плетенки вокруг опорных столбов. Как в Фиделите, только та стояла привольно, дома ставила широко, кутая землю узорочьем розовых, желтых белых цветов в рамке пахучей зелени огородов. Здесь же царила охра и камедь. Плетенки – дома стояли тесно, стена к стене, даже забираясь друг на друга – один над другим. Новый, зеленый, блестящий тонкой пахучей лозой, на платформе над старым, высушенным солнцем до черно – желтого блеска. Балки, сучья, яркие ленты меж них – та же лоза, зеленая и желтая, высохшая – полосами. Подъемники на крюках, лестницы с тонкими перилами, просто веревки, на которых, как дома, женщины сушили белье. Платформы из толстых балок нависали над головой. Наколочены криво – опасно скрипели, кренились кое-где. И проворачивались – на глазах у Эрвина туземный мальчишка, навалившись плечами на вытертый деревянный рычаг крутил свой третий этаж окнами к солнцу. Конструкция отчаянно скрипела и гнулась, лоза топорщилась, балки скрипели и подпрыгивали в пазах. За шиворот с высоты сыпался мусор, пыль и мелкая древесная крошка. Эрвин догнал Харамбе, ткнул пальцем, показал на гнущуюся балку над головой:
– А не рухнет?
Тот было махнул рукой – пустое, мол, не о том думаешь. Но поднял глаза. На покосившейся, в сетке трещин опорной балке его взгляд не задержался, скользнул выше, на третий «этаж». Должно быть, увидел что – то: замер, изменился лицом, поднял руку вверх и крикнул своим – хрипло, гортанное что-то. Толпа вокруг загудела на сто голосов – Эрвин не понял слов, лишь отраженное солнце вспыхнуло россыпью блесток на лицах. Один из воинов подпрыгнул, ухватился за лиану, подтянулся – конструкция протяжно заскрипела и накренилась. Запрыгнул наверх, потянулся, сорвал с плетеной стены покрывало. Эрвин сморгнул – то была просто тряпка, ворсистый истертый ковер, каким здесь прикрывали стены – от холодных ветров или чужих взглядов. Но сейчас ее сорвали вниз, будто знамя с флагштока. Сорвали, спрыгнули, потоптали ногой. Сверкнула искра, раздался крик – женский, злой и визгливый вначале, испуганный – потом, когда за стеной увидели, с кем имеют дело. Золотозубый оскалился, Харамбе поднял палец вверх:
– Честному человеку от глаз скрывать нечего. А нечестный королю не друг.
Толпа загудела снова. Внизу тихо, и без интереса. Видимо – не в первый раз. Загудело сверху, на этажах – кого-то склоняли на все лады, кто-то отругивался, дрожащим, тонким с обиды голосом. Звонкая, бессмысленная бабья ругань. Харамбе отвернулся, брезгливо откинув ковер каблуком – прочь с глаз, в кучу мусора за углом.
«Спаси нас бог от таких друзей, а с врагами мы как-нибудь разберемся»
Угрюмо думал Эрвин такую мысль, шагая Харамбе вслед и косясь снизу вверх на трещины в опорных балках. Улица на глазах разошлась,