сибирский поселок. Скорее, даже село. В излучине красивейшей, благодатной реки. Бревенчатые дома, дощатые причалы, моторные лодки; вода охватывает берег кругом, как полуостров, а за околицей тайга… Тогда мне было не до того. Но сейчас, будь у меня деньги, я бы, не задумываясь, бросил всю эту работу, – Михаил Дмитриевич мечтательно прищурился, – и купил бы там дом. И ловил рыбу. До конца своих дней. Встречая рассветы и провожая закаты с удочкой в руках.
«Ну и зачем он все это мне говорит?! Идиот! Как можно с таким вести дела?! – злился на Зобина Эндрю Маккинли, – Олух! Ленивый и упрямый баран!»:
– Неожиданное желание. Мне показалось, Вы горы способны свернуть, а Вы… собираетесь ловить рыбу?
– Тем не менее. Будь у меня возможность выбирать между рыбалкой и работой на Ваши деньги, а по сути под Вашим присмотром, я бы, не задумываясь, выбрал рыбалку.
– Подождите. Вы меня запутали. Предположим, нет никого, Вы никому ничего не должны, и у Вас есть деньги. Не мои, а Ваши деньги, но с условием, потратить их не на рыбалку, а на работу. Чем бы Вы стали заниматься тогда?
– Зачем Вам это? К тому, что Вы видели здесь сегодня, эта работа не имела бы никакого отношения. Тем более, она вряд ли нашла бы хоть какое-то практическое применение. Вас она не заинтересует, – Зобин замолчал. Он подошел к окну, открыл форточку и закурил. Выпуская дым в черный ночной проем, Михаил Дмитриевич впервые за весь вечер стал серьезным и сосредоточенным.
Эндрю показалось, что он уловил внутреннюю борьбу и волнение, которые хозяин дома старался спрятать от чужих глаз, как можно глубже, в себе.
– Что я вижу? Признаюсь, что уже не ожидал от Вас проявления настоящих человеческих эмоций. Но теперь и я Вас смутил! – обрадовался американец. Наконец-то пришло время постебаться в ответ, – Судя по реакции – Вы изобрели вечный двигатель! И не меньше! – Маккинли испытывал блаженное злорадство: «Вдоволь ты надо мной потешался. Теперь моя очередь!»
– Вечный двигатель? – переспросил Зобин, не скрывая разочарования от банальности предположения, – При чем тут вечный двигатель? – досадно хмыкнул он себе под нос и далее продолжил обыденно, так, словно речь шла о починке капающего на кухне крана, – Я же говорю, речь идет о работе, которая не найдет практического применения. А вечный двигатель… – он на мгновение замялся, – этап пройденный и к обсуждаемому делу отношения не имеет. Я говорил о другой работе.
Сказано это было буднично. Даже скучно. Настолько, что Эндрю стало не по себе. Так бывает, когда во время захватывающего разговора, вдруг приходит осознание психического нездоровья собеседника. Казалось, вот только что он держал Вас в напряжении, приковывая внимание, не переставал удивлять, но уже через мгновение хочется только одного – бежать от него подальше. Как только ему это объяснить потактичнее? А еще лучше, как сделать так, чтобы ничего объяснять не пришлось? Эндрю стало вдруг неуютно; по спине пробежали подлые мурашки; он почувствовал пат в разговоре:
– Вот