Вы утверждаете, что есть тема, которая привлекает Вас больше рыбалки?
– Есть, – Зобин больше не улыбался.
– Не могу не спросить, и больше чем это? – он кивнул в сторону, лежавшей на столе тетради.
– Больше. Только повторюсь, она фактически не имеет практического применения. Зачем она Вам?
– Не мне, а Вам! – Маккинли почувствовал себя божеством.
– Впервые с начала нашего разговора, я Вас не понимаю.
– Все очень просто. Мы выделим Вам необходимую сумму в полном объеме. На оба проекта. С условием, что Вы обязательно закончите работу над генератором. Кроме этого, мы хотим получить результаты этих Ваших… исследований, которые не будут иметь практического применения. Может, мы найдем в них какой-нибудь толк. Согласны?
Глава, в которой еще один разговор
– Слушай, Лара, а кто он? – Маккинли с Сибирячкой ушли последними. На улице было темно и морозно.
– Студенно, – она зябко поежилась, судорожно поведя плечами, – Да теперь уже, в общем, никто… Когда-то мне казалось, что я его любила. Но все это было очень давно.
– Может, вызовем такси? – предложил Эндрю, – Уже поздно и холодно.
– Нет, – в ее голосе прозвучали умоляющие нотки, – сто лет тут не была. Пойдем пешком? Здесь недалеко.
– Мне показалось, что ты замерзла.
– Не страшно. В самый раз. Давно я так, зимними ночами не гуляла. Пойдем пешком?
– Ладно, пойдем, – Маккинли не возражал, тем более, он собирался с ней поговорить.
– Мы вместе с ним учились в университете, в одной группе, и жили в одном дворе, – продолжила она свой рассказ, – он всегда мне казался человеком не отсюда.
– А он тебя? – американец был удручающе прям.
– Что он меня? – переспросила Лариса.
– Он тебя любил? – не отставал Маккинли.
– Андрюша, тебе никто не говорил, что ты страшный зануда? – вздохнула она, – А он меня не замечал…
– Он не обращал внимания на женщин?! – Маккинли не исключил и такой вариант.
– Ты не только зануда. Ты еще и дурак! – она демонстративно ускорила шаги.
– Не обижайся, – он мигом догнал ее и продолжил, – Значит, у него была другая?
– Была… – после некоторого молчания Сибирячка вздохнула и продолжила, – он всегда был себе на уме. В компании не стремился. Вечно где-то пропадал. На рыбалке, или, если сезон, любил собирать ягоды, грибы. Просто садился на велосипед и на день-два исчезал из города. Был талантливее любого из нас, а учебой не горел. Наши мальчишки боготворили его, остолопы, за то, что он мог сорвать любую лекцию, любой семинар. Просто встать и сказать преподавателю: «Мне кажется, Вы ошибаетесь…» И все. Занятие тонуло в анархии. Каждый занимался, чем хотел, а Миша с преподавателем исписывали километры доски… уже после первого курса они бегали от него, как от чумы…
А еще он сильно и нежно любил свою маму. И для нее кроме Мишеньки никого не существовало