в состоянии опьянения, как он безжалостно откомандировывался в распоряжение штаба дивизии, ну, а оттуда путь уж был известный: в какую-нибудь роту на передовую или в хозвзвод, если провинившийся был нестроевым.
Борис после довольно утомительного дня сидел около стола, опершись на него локтем, и курил подряд, кажется, уже четвертую папиросу. Он все еще не мог решить, как быть с Катей. За работой в течение дня этот вопрос как-то сгладился, ну а сейчас, да еще особенно после того, как ему об этом вольно или невольно напомнил Пронин, он встал с новой силой.
Как же все-таки быть?!
В этот момент задняя дверь домика неслышно отворилась, и в нее скользнула тоненькая фигурка. Через несколько секунд напротив Бориса, забравшись с ногами на табуретку, облокотившись на стол локтями, уже сидела Шуйская, она смотрела своими карими глазами на Бориса и, пытаясь улыбнуться, спросила:
– Так что же ты решил? Ты ведь об этом думаешь?…
– Что я могу решить? Ведь тут дело не только от меня зависит.
– А от кого же?
– Ну, прежде всего, конечно, от тебя и от начсанарма тоже…
– Боря, не крути! Ты прекрасно знаешь, что мое мнение может быть только одно – не расставаться с тобой! Ну, а о начсанарме тоже говорить нечего, он тебе сам предложил взять с собой твою операционную сестру.
Борис немного недоуменно посмотрел на нее.
– Что ты придумываешь, откуда тебе это пришло в голову?
– Ниоткуда… Мне Венза передал, а ему Пронин сказал. Начсанарм дал распоряжение товарищу Пронину, чтобы тот не препятствовал тебе, если ты захочешь кого-либо из сестер операционных взять с собой. Вот видишь, стоит только сказать полковнику Склярову, и меня немедленно откомандируют… Ты скажи мне прямо, ты меня бросить, оставить хочешь? А сейчас как раз удобный предлог для этого… Да?
– Ну, говори, – сказала она уже сердито.
Борис продолжал молчать, задумчиво курить новую папиросу.
«Что ей сказать?… Он к ней привык… Она была отличной помощницей в хирургической работе… Она нравилась ему, как молодая пылкая женщина… Все это так, но… А что же будет потом?!»
Однако, прежде чем он успел что-либо ответить, Катя спрыгнула на пол, уселась у его ног и, положив голову к нему на колени, взяла его руку, безвольно опустившуюся вдоль туловища, прижалась к ней щекой и, заглядывая ему в лицо, снова заговорила, по щекам ее текли слезы, она их не вытирала:
– Боренька! Миленький мой, не оставляй меня, я люблю тебя! Я просто не могу без тебя! Да ведь и ты тоже не можешь! Ведь только подумай, мы с тобой вместе почти пять тысяч операций сделали! Я это точно знаю, меня начсандив за чем-то просил подсчитать. Я взяла у Скуратова операционные журналы за все время и по ним подсчитала – получилось 4986, а первые-то недели мы в них еще ничего и не записывали, не успевали.
Ведь я во время работы тебя с одного взгляда понимаю, где ты найдешь другую такую операционную сестру? Ну, а сама я разве тебе не нравлюсь? А? Ведь нравлюсь!
– Да, Катенок, нравишься!