в тоннель, высвечивало начало первого. В такие минуты, вся Московская подземка концентрировалась на одном сплошном ожидании… Ожидании поезда, с которым некоторые припозднившиеся пассажиры смогут разъехаться по домам; к остывающим на плите котлетам, картофельному пюре, стакану холодного чая вприкуску и сонному ворчанию потревоженной жены… Не хочу показаться шовинистом, но, согласно моим наблюдениям, женщины старались не ездить в метро без сопровождения, в темное время суток. А посему, торопившиеся домой мужья были более чем узнаваемы на фоне всей остальной, преимущественно мелко-уголовной массы: бомжей, попрошаек, наркоманов, пьяниц и прочего сброда. Мужей, в частности, отличали широкие шаги, озабоченные лица, болтающаяся на одном плече и купленная где-нибудь на развале возле метро, сумка, а также частое, – чересчур частое, – поглядывание на часы. Глядя на эту озабоченность и излишнюю суету, я начинал думать что одиночество не такая плохая штука… Именно это отсутствие второй половинки с лихвой компенсировалось избытком времени, затраченного исключительно на самого себя и во имя себя! Впервые попавшись на этой мысли, я упрекнул себя в эгоизме, хотя нельзя сказать, что мысль эта не пришлась мне по вкусу… И дело тут было не в самом слове, не носящем, кстати, ни позитивных, ни негативных оттенков, а в том, что впервые в жизни я попробовал упрекнуть себя в чем-то, делая, одновременно, себе комплимент. Да, я эгоист, но мне нравилось, – вот именно, нравилось, – быть им и, не таясь признавать это.
Но, закончим это лирическое отступление, друзья мои; пока я делился своими наблюдениями относительно припозднившихся мужей, их полусонных половин, размышлял об одиночестве и эгоизме, – столичная подземка начала отходить ко сну. Останавливались эскалаторы, контролеры пропускных пунктов поторапливали малочисленных полуночных граждан, чтобы поскорее закрыть за ними двери, которые днем эти граждане так лихо передавали друг другу по эстафете, а притомившиеся за смену машинисты, вместе со своими верными экспрессами, отправлялись домой, на отдых, в депо… Метро замирало, в той затопившей его тишине, сквозь толщу которой не смог бы пробиться ни один звук, – до того она была вязкой и загустевшей. Иногда мне казалось, что в ней можно запросто захлебнуться, если не успеть выскочить на поверхность, до начала второго ночи…
Помню, отсчитав положенные десять минут с момента ухода последнего поезда, электронное табло, мигнув, погасло и время остановило свой ход… Я еще усмехнулся, подумав что все это очень напоминает то самое небытие что надеялся обрести я, бросившись под последний поезд, походившее на начало (или конец) времен, когда ничего еще нет, все только пока созидается или, наоборот, когда уже все случилось, – тут не поймешь… Это показалось мне настолько забавным, что я представил себе Господа Бога, – не важно до сотворения мира или после краха его, – повисшим во Вселенской Пустоте и потирающего ладони. Конечно, ему ничего не стоит все создать заново; заново наводнить моря