станет для него абсолютно незаменимой, и, когда контракт с «Юнайтед Пресс» истечет, он женится на ней и заберёт её и Тату с собой.
– Обязательно добейся, чтобы Вайнштейн присвоил тебе звание «дружественного журналиста», – советовала ему Галя. – Тогда сотрудники Наркоминдела начнут помогать тебе без опасения, что ты погубишь их. В Москве всё решают связи, и, если тебя примут за своего, ты станешь настоящим экспертом по советским делам – просто в силу того, что с тобой будут разговаривать нужные люди.
– Даже Сталин?
– Даже он.
Галя сразу смекнула, что кратчайший путь к сердцу Клима проходит через Китти. Он очень любил свою дочь и постоянно совестился, что у неё нет «нормального детства». Китти рвалась на улицу – играть с другими детьми, но Клим не пускал её, потому что соседские ребятишки дразнили её узкоглазой. Сколько советские газеты ни писали о «нерушимой дружбе народов», во дворах и на детских площадках об этом не вспоминали.
В Китти было слишком много чужеродного – раса, наряды и иностранные словечки, которыми она то и дело пересыпала речь. Она одновременно вызывала и любопытство, и неприязнь, и среди детей, да и взрослых, всегда находился кто-то, кто начинал придираться к ней.
Бытовой расизм доводил Клима до белого каления.
– Эти дураки не понимают, что разнообразие – это прекрасно! Китти умеет играть в игры, о которых здесь и не слыхивали! Она может что-то рассказать и показать… поделиться игрушками, в конце концов. А у них одно на уме – толкнуть её в сугроб и гоготать.
Галя поддакивала и при случае вставляла, что её двенадцатилетняя дочка с удовольствием играет с детьми любых национальностей. Ей надо было познакомить Китти и Тату и сделать все, чтобы они понравились друг другу.
2
На самом деле Галя стеснялась своей дочки: Тата была совсем некрасивой, да и не особо умной. В её классе почти все ученики были неказистыми – они росли в годы военного коммунизма, питались плохо и постоянно болели. Но даже на их фоне Тата смотрелась заморышем: она была на голову ниже сверстников, а тонкие рыжеватые косички, курносый нос и улыбка до ушей делали её похожей на недокормленную девочку-гнома.
Про характер и говорить было нечего – с этим ребёнком не справилась бы и святая. Тата не уважала взрослых, ленилась, дерзила, а порой несла такую чушь, что оставалось только хвататься за голову.
У Гали была надежда, что Тату исправит школа, но там детей учили не столько географии и русскому языку, сколько борьбе с пережитками прошлого. Главным пережитком в Татиных глазах стала мама.
– Веруя в Бога, ты позоришь нашу семью, – говорила она, подражая тону учительницы. – А кактусы на подоконнике – это мещанство, которое надо безжалостно искоренять.
Тата отвергала все, что было дорого её матери: уют, удобства, красоту и нежность. Разумеется, нервы у Гали частенько не выдерживали, но и к порке Тата относилась не так, как положено.
– Ты можешь убить меня, но я не отступлю от наших светлых идеалов! – вопила она. – И знай,