часа. Распутин пытался убедить Столыпина в том, что его обвиняют ложно, а на самом деле он – всего лишь смиренная, безвредная душа. Столыпин почти ничего не говорил. При расставании он сказал Распутину, что если все это правда и его поведение достойно, то у него нет оснований беспокоиться насчет полиции. Когда Распутин ушел, Столыпин спросил у Курлова, что он думает. Курлов сказал, что Распутин принадлежит к определенному типу хитрых, расчетливых русских крестьян, но он не показался ему шарлатаном. «Тем не менее, – ответил Столыпин, – нам нужно найти способ справиться с ним». (Точность и незаинтересованность курловской оценки вызывает сомнения. Генерал Герасимов, который и установил полицейский надзор за Распутиным по приказу генерала Дедюлина, был убежден, что своим назначением в 1909 году Курлов обязан влиятельным друзьям Распутина, и именно под его влиянием Распутина не выслали из столицы в конце 1909 года27.)
Столыпин не оставил никаких воспоминаний о Распутине, поэтому мы можем судить о его отношении только по воспоминаниям других. Вот что сказал Столыпин Михаилу Родзянко:
«Он бегал по мне своими белесоватыми глазами, произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычайно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей против меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит какое-то довольно сильное, правда, отталкивающее, но все же моральное впечатление»28.
Мария Бок, дочь Столыпина, тоже вспоминала об общении Распутина с ее отцом. Летом 1911 года, незадолго до его убийства, она попросила его рассказать об этом.
«Услышав имя Распутина, мой отец болезненно сморщился и сказал с глубокой печалью в голосе: “Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, когда к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот что он недавно мне ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна; она верит, что Распутин один на всем свете может помочь наследнику, и разубедить ее в этом выше человеческих сил”»29.
Говорят, что Николай сказал Столыпину: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, что вы мне искренне преданы. Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу»30. Слова Николая об истериках императрицы не остались достоянием одного премьер-министра, но быстро распространились при дворе. Русский царь позволил подчинить правление империей страху перед собственной женой.
Василий Шульгин поверить не мог в то, что происходило на его глазах.
«И вот этот страшный узел… Государь оскорбляет страну тем, что пускает во дворец, куда доступ так труден и самым лучшим, уличенного развратника. А страна оскорбляет государя ужасными подозрениями… И рушатся столетние связи, которыми держалась