ширились, скандал развивался. Тютчева изображала из себя жертву Распутина, и многие ей верили. Она не понимала, что распускаемые ею слухи, которые диктовались искренней любовью и преданностью девочкам, в действительности вредят императорской чете и подкрепляют все то, что она пыталась остановить, поговорив с Александрой и Николаем. Пытаясь открыть людям глаза на ту опасность, какую представляет Распутин, она лишь раздувала пламя. Вырубова писала, что все ужасные сплетни о Распутине и царских детях распускала именно Тютчева, и никто более нее не виновен в том, что о царской семье распространились «чудовищные слухи»33. Камердинер императора Радциг в салоне Богдановичей в июне 1910 года говорил, что все при дворе ненавидят императрицу, а она злится на каждого, кто осмеливается сказать что-нибудь плохое о Распутине. Радциг сказал, что и Тютчеву, и Вишнякову на два месяца отослали, потому что они выступали против Распутина. Говорили, что место Тютчевой может занять Вырубова. «Бедные дети!» – записала в дневнике Александра Богданович34.
Подруга императрицы Лили Ден считала, что причиной скандала стало вмешательство Тютчевой и ее зависть35. Впрочем, это было только ее мнение. Для большинства Тютчева была настоящей героиней. Хотя отношения с императрицей заметно осложнились, она оставалась гувернанткой девочек еще два года.
Во время разговора с царем о Распутине Тютчева увидела на столе Николая письмо от Феофана. По-видимому, это было его второе письмо против Распутина. В письме Феофан вновь повторял, что Распутин пребывает в «духовном заблуждении», является «преступником в религиозном и нравственном смысле». Феофан предупреждал царя: Распутин – это «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа». Феофан просил Тютчеву передать его письмо Николаю, но у нее было и без того достаточно проблем, и она отказалась. Судя по всему, Феофану помог кто-то другой. Николай сказал Тютчевой, что слова Феофана его потрясли – ведь в прошлом он всегда так тепло отзывался о Распутине36.
Феофан получил новую информацию, которая не только подтвердила его подозрения, возникшие в прошлом году, но и представила Распутина в более черном свете, чем он подозревал. Новые известия настолько потрясли Феофана, что он заболел. У него парализовало лицо, и состояние это сохранялось несколько дней37. Более всего его мучило то, что ни император, ни императрица этого не знают и не захотят узнать. Феофан получил письменную исповедь Хионии Берладской, одной из самых преданных учениц Распутина. Теперь же она называла его хлыстом, сексуальным маньяком, пленником собственных «бесовских прелестей». Берладская подробно описывала жестокую натуру Распутина, писала, что ему нравилось бить Прасковью и других женщин, которые жили в его доме в Покровском как заложницы. Она утверждала, что несколькими годами ранее Распутин изнасиловал ее в поезде по дороге из Петербурга в Покровское. Достоверность слов Берладской весьма сомнительна. По-видимому, она многое приукрасила для достижения желаемого эффекта.