– за сочувствие к христианам. Якобы Парис отказался начать представление, должное окончиться казнями.
По общему мнению, сын превзошел отца. Да, Фуск первым готов был признать: Парис – великолепен. Сейчас он с блеском играл хозяина труппы, раскрывающего непосвященным секреты своего мастерства.
– Жест должен быть скуп – тогда зритель обратит на него внимание. Что проку молотить руками по воздуху, словно ветряная мельница. Утомлять взгляды и только.
Тут Парис поднял руку, точно Юпитер, собирающийся метнуть молнию, но вместо этого быстро прижал ладонь к губам, как человек, который слишком заболтался. Развернулся всем корпусом к префекту Фуску, словно напоминая: вот кому должно быть отдано предпочтение.
Корнелий Фуск слегка коснулся ладонью ладони, изображая аплодисменты. Нимало не сомневался: Парис заметил его в первое же мгновение, но столь блестяще разыграл неведение, что и сейчас сумел остаться в центре внимания.
– Приветствую тебя, префект, – сказал Парис.
– Ты знаешь меня?
– Как не знать: ты – правая рука императора. Для меня большая честь оказаться за одним столом с тобой, – в тоне Париса ясно чувствовалось, как охотно он уклонился бы от этой чести.
– Что ж, Парис, можешь гордиться, тебя знаю не только я, но и сам Цезарь. Знает и помнит.
Виния Руфина быстро переводила взгляд с одного на другого. В темных глазах Париса промелькнула тревога. Спустя мгновение, он улыбался.
Виния повернулась к центуриону.
– Марк, – сказала она с бесцеремонностью хорошенькой женщины. – Не откажись исполнить просьбу.
Марк хотел ответить в том духе, что готов служить прекрасной хозяйке, но он и прежде не был красноречив, а ныне присутствие начальника и вовсе сковывало язык. Поэтому ограничился кивком.
– Пожалуйста, поищи во дворе Панторпу. Она, верно, на скамейке под оливами, это ее любимое место. Позови, иначе проплачет весь обед.
Марк повиновался.
Уже совсем стемнело. Лунный свет посеребрил листья олив, серебряными нитями протянулись струи фонтанов. Марк направился к мраморной скамье.
– Панторпа!
Никто не ответил, но через некоторое время послышался громкий всхлип. Марк пригляделся: Панторпа сидела на земле, прислонившись спиной к стволу оливы и обхватив руками колени. Одноглазый пес тыкался мордой ей в плечо, утешая.
– Пойдем. Обед готов.
Панторпа яростно замотала головой, показывая, что она не только обедать не пойдет, но вообще никому никогда не покажется на глаза, так и будет сидеть, пока не умрет голодной смертью.
– Зря убежала, – сказал Марк, присаживаясь на корточки рядом с ней. – Парис тебя очень хвалил.
– Неправда, – Панторпа вскинула голову.
– Правда. Говорит, у нее и голос, и память отличные.
Панторпа затаила дыхание, и Марк счел необходимым прибавить кое-что от себя.
– Говорит, боги ее щедро одарили. Второй такой в Риме не сыщешь.
Панторпа отерла рукой