окончили работу. Можно посылать в лавку… Согласись, славный почерк, – он развернул свиток, издали показывая Винии.
– А содержание каково! – подхватила Виния, смеясь, зная, что как бы она ни была щедра на похвалы да угощение, подарка ждать нечего. – Завтра же пошлю купить.
– Да, мне удалась эта книга, – скромно заметил гость. – Послушай, как хороши эти строки… Или нет, вот эти… Нет, вот замечательный стих…
– Трудно выбрать лучшее, когда ищешь в собственной книге, – любезно заметил Гай Элий.
– Что поделать, среди нынешних поэтов нет равных Марциалу, – совершенно серьезно заметил Марциал.
– И по скромности тоже, – не унимался Гай Элий.
Марк возвел глаза к потолку. После представления Панторпы еще и стихи – это было уже слишком.
– Гермес подает мне знаки, что угощение готово! – воскликнула Виния.
Потрясенный Гермес обернулся к ней: уж о чем не собирался напоминать гостям, так это о трапезе.
Тут Марциал, наконец, выбрал достойнейшее произведение.
– Вот он, тот, кого вновь и вновь читаешь, —
Марциал, по всему известный свету
Эпиграммами в книжках остроумных:
Славой той, какой, ревностный читатель,
Наделил ты живого и в сознанье,
Даже мертвый поэт владеет редко.
Виния зааплодировала. Фуск широко улыбнулся, и на мгновение к нему обратились все взгляды. «Это же надо, прожить больше сорока лет и сохранить такую улыбку,» – поразился Марциал.
– Прекрасные стихи, – заметил префект и, поощряемый кивками Винии, прибавил несколько любезностей.
– Когда хвалишь себя, слова приходят сами, – не удержался Гай Элий.
– Не скажи, – прошептала Панторпа, – любой эпитет кажется недостаточным.
Марциал со сдержанным достоинством принял похвалы. По его мнению, гости могли бы и больше внимания уделить великому творению, а не рваться сразу к столу. Однако, решив быть к ним снисходительным, Марциал проследовал вместе со всеми в экус.
В серебряных курильницах дымились ароматные палочки алоэ. Белыми шерстяными покрывалами были укрыты простые деревянные ложа. Фуск с приятным удивлением обнаружил, что ему отведено почетное место – он уже ожидал увидеть выше себя Париса или Марциала. Место хозяина занял Гай Элий, Виния уселась у него в ногах. Введенный Нероном (точнее Поппеей) обычай возлежать и женщинам за пиршественным столом в этом доме не прижился. Панторпа села в ногах у Париса: судя по ее зардевшемуся лицу, она почитала это великой честью и не поменялась бы местами даже с хозяйкой. Приготовилась с обожанием взирать на актера весь вечер.
Двое рабов внесли накрытый стол. Рабыня-эфиопка, та, что помогала Винии в бане, украсила головы пирующих венками из роз.
Фуск из уважения к хозяйке попробовал каждое блюдо, нашел вкус – превосходным, а повара – непревзойденным. Панторпа оторвала восхищенный взгляд от Париса и с не меньшим восторгом (о, ветреность женщины!) обратилась к устрицам. Марциал