href="#n_108" type="note">[108], изображающий вход султана Хассана в каирскую мечеть, литографированный Луи Хагом[109] и тщательно раскрашенный вручную для королевской лотереи, – жалко будет, если антиквар спустит эту гравюру за гроши, я отдал за нее целое состояние. Вот, кстати, поразительная черта Сары: у нее нет ровно никакого имущества. Все свои книги и изображения она носит в голове – в голове и в своих бесчисленных блокнотах. А вот меня вещи утешают. Особенно книги и партитуры. Утешают – или пугают. А может, пугают в той же мере, что и утешают. Хорошо представляю себе Сарин чемоданчик, с которым она поехала в Саравак: семь пар трусиков, три лифчика, столько же маек и шортов, джинсы и чертова куча наполовину исписанных блокнотов, вот и все хозяйство. Когда я впервые отправился в Стамбул, мама заставила меня взять с собой мыло, стиральный порошок, аптечку и зонт. Мой чемодан весил тридцать шесть кило и доставил много неприятностей в венском международном аэропорту Швехат; мне пришлось вернуть часть груза маме, которая, к счастью, решила меня проводить; с болью в душе я оставил ей переписку Листа и статьи Гейне (как же мне их потом не хватало!), но так и не смог всучить пакет стирального порошка, рожок для обуви и горные ботинки, она твердила: «Но это же необходимые вещи, как ты будешь жить без рожка? Да он и весит-то всего ничего!» – слава богу, она не навязала мне крючок для снятия сапог, зато пришлось везти с собой целую коллекцию галстуков и пиджаков – «на случай, если тебя пригласят к приличным людям». Еще немного, и она заставила бы меня взять с собой дорожный утюг; я с трудом убедил ее, что если в тех далеких краях действительно не достать хороший австрийский стиральный порошок, то уж электротоваров там завались, они продаются на каждом шагу, благо от Турции рукой подать до Китая с его фабриками; это ее хоть немного утешило. Итак, чемодан стал моим крестом, тридцатикилограммовым крестом, который я с трудом таскал на себе (колесики, разумеется, не выдержали этой тяжести и отвалились при первом же толчке) от одной квартиры к другой, по ужасающе крутым улочкам Стамбула, от Еникёй до площади Таксим, грузом, который навлек на меня множество саркастических насмешек соседей по жилью, особенно из-за стирального порошка и аптечки. Тщетно я пытался изображать отважного первопроходца, авантюриста, исследователя, кондотьера, – в их глазах я был всего лишь маменькиным сынком, нагруженным лекарствами от диареи и прыщей, а также иголкой и нитками – «на всякий случай». Неприятно сознавать, что с тех пор я так и не изменился, что все мои поездки не превратили меня в бесстрашного, отважного, загорелого путешественника, оставив бледным, тщедушным очкариком, который нынче дрожит при мысли, что ему нужно проследовать через свой квартал к больнице.
Вот так сюрприз: отсветы лампы выявили на «Панораме Стамбула с высоты Галатской башни» слой пыли, из-за которой почти не видно кораблей; надо бы ее смахнуть, а главное, разыскать наконец проклятые очки. Я купил эту фотогравюру в лавке, расположенной на задах Истикляль Каддеси