картотеки, путевой журнал, заметки, карты, планы и фотографические негативы – тысячи листков, карточек и снимков. Весь этот подозрительный груз пересек линию границы ценой огромного риска для перевозчика, который взял все на себя. После приема, оказанного в Мартинике, я сделал вывод, что не могу позволить таможне, полиции и второму отделу адмиралтейства даже взглянуть на то, что могло им показаться шифровальными таблицами (это касается местных словарей), описаниями стратегических операций или планами захвата в виде карт, схем и фотографий. Руководствуясь этими соображениями, я решил объявить свой чемодан транзитным, и его отправили запломбированным в хранилища таможни. Как мне сообщили впоследствии, мне нужно будет покинуть Мартинику на иностранном судне, куда будет погружен чемодан (требовалось приложить немало усилий, чтобы осуществить этот план). Если я отправлюсь в Нью-Йорк на борту «Д’Омаля» (настоящий корабль-призрак, которого так ждали мои спутники в течение месяца, пока он однажды не материализовался в виде большой свежевыкрашенной игрушки из другого века), чемодан сначала попадет на Мартинику, а потом еще предстоит покинуть ее. Об этом не могло быть и речи. И я отправился в Пуэрто-Рико на белоснежном шведском банановозе, где в течение четырех дней наслаждался, как отзвуком минувших времен, безмятежной и почти уединенной поездкой. На борту было всего восемь пассажиров, и я не пожалел, что сел именно на это судно.
После французской полиции – полиция американская. Выходя в Пуэрто-Рико, я сделал для себя два открытия: в течение пары месяцев с момента отъезда из Мартиники законодательство об иммиграции в США изменилось, и документы из Новой школы социальных исследований не соответствовали больше новым постановлениям. К тому же, и это главное, опасения, которые я испытывал относительно проблем с моими этнографическими документами, которых мне удалось избежать в Мартинике, американская полиция подтвердила в высшей степени. Ведь после того как меня приняли за жидо-масонского наемника американцев в порту Фор-де-Франс, я вынужден был с горечью констатировать факт, что, с точки зрения США, я мог оказаться эмиссаром Виши, если не немцев. Ожидая, пока Новая школа (в которую я незамедлительно телеграфировал) удовлетворит требования закона и специалист ФБР, умеющий читать по-французски, прибудет в Пуэрто-Рико (мои карточки содержат на три четверти нефранцузских слов из малоизвестных диалектов центральной Бразилии, и я содрогался от мысли о времени, которое понадобится, чтобы найти эксперта), иммиграционные службы решили меня поселить, притом за счет навигационной компании, в отель в строгом испанском стиле, где я ел вареную говядину и турецкий горох, в то время как два полицейских, грязных и плохо выбритых, по очереди круглосуточно дежурили у моей двери.
Я помню, как в патио этого отеля Бертран Голдшмидт, прибывший на том же корабле и возглавивший впоследствии Комиссию по атомной энергии, объяснил мне однажды вечером принцип