на фоне серого унылого сумрака – странные, обманчивые и тошнотворно-липкие, словно подтаявший на солнце мармелад.
Сон стал нехотя отступать, и в голове завертелись, засуетились первые мысли и желания. Заспанная, она машинально пошарила рукой по соседней подушке, привычно ища родное, тёплое, близкое. К её разочарованию, вторая половина кровати, на которую, к слову, с лёгкостью сел бы небольшой вертолёт, была аккуратно застелена.
Марина резко открыла глаза. Ей уже не раз доводилось вот так же, как и сейчас, горько и болезненно пробуждаться от осознания своего одиночества. Во сне ненадолго забываешь обо всём, но утром, находя себя в пустой холодной кровати, ты снова и снова переживаешь эту беспощадную внутреннюю катастрофу.
Какое-то время она лежала неподвижно, безучастно упершись взглядом в потолок. Никаких эмоций, никаких надежд… Одна лишь хмурая апатия. Казалось бы, можно весь день так и проваляться в кровати, без еды и воды, не видя и не слыша ничего вокруг. А ведь сегодня её день рождения, и нужно поскорее приводить себя в порядок.
Мысленно готовясь к подъёму, она услышала, как на прикроватной тумбочке ожил телефон.
Всё ещё лёжа, Марина потянулась за ним рукой и, мельком взглянув на экран, хрипловатым спросонья голосом произнесла: – Да. Привет, мам! Выслушав без особой радости многословную поздравительную тираду, звучащую на том конце провода, она сдержанно ответила:
– Спасибо. Спасибо. Ага… И тёте Наташе спасибо. Это она пусть тебя с моим сорокалетием поздравляет, а не меня. Меня чего поздравлять? Всё, пятый десяток разменяла. Да нет, мам. Шучу. Всё хорошо. Да. И с настроением тоже. Не волнуйся только. Да, и Ксюша в порядке. Дома. Каждую последнюю пятницу месяца они самостоятельно учатся. Да, новый метод. Мам, ну не маленькая она уже давно, в пятнадцать-то лет! Зачем мне её в школу за ручку водить? Сама ходит, не развалилась пока.
Марина не понимала, почему, но именно сегодня разговор с матерью не вызывал у неё никаких эмоций, кроме глухого раздражения. Вот бесит – и всё тут!
Она рывком села на кровати и, прищурившись, посмотрела в одно из окон своей огромной спальни, за которым потихоньку занимался погожий зимний денёк. Сразу вспомнился «сукин сын» Пушкин с его «морозом, солнцем и прелестным другом». Вот он-то, поди, жену не бросал одну с детишками. Нормальный мужик был. Правда, умер как-то глупо… И рано. А её, Маринин, бывший жив – живее всех живых. Вон – ребёночка ждут со своей Соней… А ей, Марине, даже краткосрочным романчиком не похвастаться.
– Да, мам, приедут гости вечером. Да, знаю, что все не празднуют. Ну, а я праздную. Могу я хоть как-то выделиться, в конце концов? – последнюю фразу она проговорила дрожащим от беспомощной злости голосом. Дальше скрывать свою досаду у неё не получалось.
К счастью, мудрая и деликатная мама умело сделала вид, будто ничего не происходит. «Чтобы не нарушать атмосфЭры», – всегда снисходительно поясняла она, если её, бывало, хвалили за неконфликтность и толерантность. С ней и правда совершенно невозможно было поссориться, если она сама того не хотела. Впрочем, если бы Маринин папочка не был таким самодуром, постоянно изобретающим всё новые и новые способы устроить домашнюю склоку буквально