меня спрашивал: «Где же Гитлер?»
– А когда спрашивал? – задает вопрос Ржевская.
– В июле, числа девятого или одиннадцатого… Не помню уже точно…
– Должна вас огорчить, Георгий Константинович, к этому времени Сталин уже давно все знал. Более того, с помощью Серова провел проверку, удостоверился…
– Но ведь он меня постоянно спрашивал: «Когда найдете?»
– Очевидно, давал понять, что не знает.
– Зачем?..
Этот вопрос Жуков, скорее, задавал не Ржевской, а самому себе, и этот разговор происходил более чем через двадцать лет после войны, 2 ноября 1965 года…
Вообще это довольно запутанная и малообъяснимая история, почему Сталин скрыл от Жукова очевидность факта убийства Гитлера. Любознательного читателя, которого интересуют подробности, я отсылаю к воспоминаниям Ржевской под названием «В тот день, поздней осенью», где она делится впечатлениями о Жукове, когда уже окончательно рухнула надежда, что с приходом к власти Брежнева опала как-то смягчится.
Леонид Ильич выбрал, пожалуй, худший ее вариант – забвение. Из записок Елены Моисеевны Ржевской я бы выделил для себя лишь одну любопытную деталь, которая рисует образ совсем другого человека по сравнению с тем, что играл Ульянов. Во время разговора с маршалом в комнату вбежала раскрасневшаяся девчушка в пальто и вязаной шапочке. Это была Маша, младшая дочь Жукова.
«…С разбега – к отцу, еще на расстоянии показывая в приоткрытой ладошке яйцо.
– Нашла? – заинтересованно включился он, на равных деля с ней ее занятия и радости.
Она утвердительно кивнула и, не задерживаясь, проворно метнулась к буфету.
Я спросила:
– Чье это? – мне оно показалось маленьким, чуть ли не голубиным.
– Куриное, – удивился моему вопросу Георгий Константинович. – У нас десять курочек. Завели. Ей интересно. Она так радуется, когда найдет, – с какой-то особой углубленной серьезностью говорил он.
Он прожил так масштабно, что дробное, житейское едва ли попадало раньше в его поле зрения. И вот десять курочек….
А живая, сероглазая, с ясным лбом девчушка мчится к сказочно-гигантскому буфету и как ни в чем не бывало, кладет на него найденное яйцо…»
Безусловно, Жуков был многосложным человеком, у которого сумма выдающихся качеств подчас трудно понималась, а тем более принималась, особенно теми, кто сам прост, как куриное яйцо. Он как радужная голограмма – под разными углами разный, но всегда ослепительно яркий и ни на кого не похожий. Херувима из него делать, конечно, не следует, тем более время было совсем не для херувимов, но и лишнего придумывать не стоит, особенно о его жесткости.
В годы опалы ни разу ни перед кем «не снял шапку», даже когда, возможно, и ждали этого (Епишев, например). Ждали, что придет, о чем-то попросит, поклонится, может быть, голову повинную опустит. Для ничтожеств это всегда повод унизить великих милостью, поиграть в одолжение,