почему же? – возразила мама, – что вообще может быть прекраснее живописи?
– Грязное это дело, – продолжал отец, – то ли дело ткачество! В каждом столичном доме сейчас висят гобелены. Видела бы ты, какие!
– Если бы я чаще бывала в столице, – мать укоризненно посмотрела на отца, – впрочем, гобелены – это прекрасно. Но с другой стороны, только представь – твоя дочь однажды может расписать храм Двенадцати! Разве не об этом стоит мечтать?
– Я решила стать Охотником, – тихо проговорила Мо, вызвав над столом гулко звенящую тишину. Не так она себе представляла этот момент… Она максимально долго оттягивала этот разговор, не находя в себе смелости признаться в своих намерениях родителям. Столько раз она прокручивала в мыслях подходящую обстановку, обстоятельное: «Мам, пап, нам нужно поговорить. Я долго думала о своём будущем…» Но сейчас, будто сама себя не контролируя, она произнесла то, что висело камнем на её сердце почти всю сознательную жизнь.
Мать смотрела на Мо остекленевшими глазами, то ли блестящими в свете ламп, то ли и вправду наполненными слезами. Отец же с минуту сидел неподвижно, но наконец взял себя в руки и, отхлебнув земляного чая из большой кружки, сдержанно спросил:
– И давно?
– Давно, – выпалила Мо, – и вы бы знали об этом, если бы не решали моё будущее за меня!
– Да как ты смеешь! – отец поднялся со своего места.
– Тэо, не кричи, – одёрнула его мама, – Мо, мы ведь обсуждали это с тобой много раз. Мы думали, ты сама хочешь поступить в Академию?
– Прости, мам, – Мо уставилась в свою тарелку, – я не знала, как об этом сказать.
– Если тебе интересно моё мнение, – с едва скрываемым гневом начал отец.
– Тэо, – мать хмуро посмотрела на него, – мы не должны повторять старых ошибок.
Родители Мо познакомились в довольно взрослом возрасте, и сразу нашли общий язык. Папа продавал редкие книги в лавке своего отца, а мама занималась книгопечатанием. Оба они всегда жили в достатке и отличались уникальной интеллигентностью и умом, но в каком-то смысле всегда были несчастны из-за того, что выбор их профессии был навязан родителями. Мать на самом деле с юности мечтала стать художником, а отец тяготел к плотничеству, мечтая однажды строить корабли. Однако их родители были убеждены в бесполезности или же «грязности» этих профессий, что не подобает человеку из высшего общества. Глядя в глаза жены, наполненные глубокой тоской, Тэо, очевидно, вспомнил годы их молодости, когда они могли часами скрываться от своей навязанной жизни и гулять под звёздами, делясь друг с другом истинными мечтаниями.
– Мо, я не в силах заставлять тебя быть кем-то, – вздохнул отец, – но ты ведь знаешь, к чему это приводит, – его глаза были затуманены такой скорбью, что Мо даже почувствовала себя виноватой, – ты же видела, что за всё время никто не возвращался оттуда.
– Капитан