(тонга, восточно-самоанский и маори), – левого полушария (правого уха)31. И т. д.
В то же самое время различное (именно: племенное) устройство мозга с неизбежностью вело к различному понятийному аппарату и различному способу смысловой связи понятий, различной логике и синтаксису мышления, то есть, к различному образу мысли, уже на самой ранней стадии существования различных рас, стадии расхождения признаков как истинной причины этногенеза. Что в свою очередь образовывало различный грамматический строй речи. Интересно отметить, в данной связи, что на сегодня считается установленным: различные системы письма (в частности, иероглифическое и фонетическое) вовлекают в процесс их употребления различные зоны коры головного мозга. Специальные исследования дают основание полагать что письменность, например, на русском и китайском языках «основана на различных констелляциях мозговых зон»32.
Не языки, неизвестно откуда взявшись, формировали расовые общности. Напротив, расы, а затем и этносы обзавелись языками, во всем и всецело соответствующими их биологической сущности33!
Эту идею когда-то замечательно выразил в более обобщенном виде основоположник расовой теории граф Ж.А. де Гобино: «Ни один народ не может иметь язык, стоящий на более высокой ступени, чем он сам. Иерархия языков находится в строгом соответствии с иерархией рас». А позднее немецкий этнолог О. Рехе (1879—1966) в статье «Раса и язык» сформулировал не менее великолепно, но более точно:
«Результатом совместных усилий разных отраслей науки о человеке является решение проблемы „раса и язык“: человеческие расы возникают в состоянии изоляции как продукт наследственных задатков, отбора и эндогамных браков, и та же самая изоляция одновременно порождает однородный тип языка как продукт физических и духовных особенностей возникающей расы. Таким образом, первоначально раса и тип языка всегда совпадают. Язык был, так сказать, одним из духовных расовых признаков. В характерном для нее типе языка каждая раса создала удивительно гармоничный, приспособленный к ее тончайшим духовным движениям инструмент, который она не может безнаказанно отбросить. И если в позднейшие времена из-за распространения и смешения рас первоначально столь ясная картина замутилась, это не может ничего изменить в основном факте духовной взаимосвязи расы и языка: язык это часть расовой души»34.
Добавить к этому нечего, но надо запомнить эту мысль, которая пригодится нам еще не раз. Вместе с тем, зная, как часто в истории победители навязывали свой язык побежденным, либо как низшие народы перенимали язык высших для социальной адаптации и подъема, мы должны признать непреложно: язык как явление вторичное по сравнению с биологией не годится на роль расодиагностического маркера.
Итак, оставим в прошлом методологически порочную попытку