до дому дотащу? Ты думаешь, у меня силов сколько? Ты думаешь, ты одна больная? Ты одна добрая? Ишь! Она – сердобольная, а я – дрянь последняя. И не строй мне рожи! Я знаю – ты так обо мне подумала. Нет, подумала! После всего, что я сделала для тебя! Сволочь неблагодарная, змея подколодная. Будешь подыхать – не подойду, воды не подам, помирай на сухую.
Они шли долго, останавливались, отдыхали. Стеша все бранилась. Но Клавдия на нее не обижалась. Стешка всегда такой была – язык распустит, со всем миром перессорится, а потом как ни в чем не бывало с горячими пирогами к обиженным в гости является. По молодости, как Стешу в ругань понесет, Клавдия разворачивалась и уходила – лай, пока не надоест. А сейчас куда уйдешь? Да и не со зла она, характер такой.
У дома Знахаревых, который теперь торчал в окружении черных головешек как сморчок на пне, тоже задержались, горестно вздохнули. Но сил не было даже одеяло в дом забросить, так и оставили. Хоть бы до своих хат добраться.
Клавдина была ближней. Не прощаясь, она свернула во двор. Стеша посмотрела на ее скособоченную спину и плюнула с досадой, поплелась дальше. Теперь она бормотала ругательства, адресованные собственному дряхлому телу. И одновременно молила свое колотящееся сердце, ноющие суставы, хрипящую дыхалку – потерпеть, вон он, дом, двадцать метров осталось. А там она упадет на кровать, забудется коротким старушечьим сном – и полегчает ей.
Они подъехали к Татьяниному дому около трех часов пополудни. Короткий зимний день еще не угас, но солнце уже скрылось за лесом, и на снег легли синеватые тени, подмораживало.
– Не хотите позвонить домой? – предложила Татьяна, когда шли к крыльцу. – Предупредить, чтобы не волновались.
Она сделала попытку снова перейти на «вы», но Борис не откликнулся.
– Жена и дочь вряд ли бьют тревогу, – сказал он. – Полагают, что я у сестры в Перематкине. У меня к тебе просьба. Могу я… – Он запнулся, послышались странные звуки, похожие на мычание коровы. – Могу я у тебя оставить продукты, которые сестре вез?
– Конечно, и если им еще что-либо нужно, я могу дать. Меня дети завалили провизией. Даже их буйные компании не в состоянии уничтожить все съестное.
Они вошли в полутемный дом, Татьяна щелкнула выключателем – света не было. Она подошла к плите, зажгла газ, поставила чайник. Стала искать свечи.
– У меня какие-то слуховые галлюцинации, – Татьяна потерла виски, – все время слышу трубный звук.
– Помешательство коллективное, – кивнул Борис, прислушиваясь, – мне тоже чудится.
Они замерли и отчетливо услышали откуда-то из-под земли протяжный стон. Посмотрели друг на друга.
– Ты здесь прежде никого не хоронила? – спросил Борис.
– Перестань, я боюсь, – прошептала Татьяна.
– Неси ружье, – так же шепотом проговорил он.
– Оно не заряжено, – еще тише сказала Татьяна.
– Последний акт! – гаркнул Борис, и Татьяна завизжала от страха, присела и закрыла голову руками. – Незаряженное ружье выстрелит! –