леди – моя законная супруга, ваша госпожа, и вы обязаны ее слушаться и почитать. Любое неуважение к ней я расценю как бунт, и виновный будет сурово наказан. Завтрашний день она объявляет выходным и жалует вам двойное довольствие и каждому по кварте рома. А теперь поблагодарите ее.
Они, конечно, разразились приветственными криками. Дикон, выступив вперед, поблагодарил нас от имени всех и пожелал нам счастья. Засим работники еще раз прокричали «ура», пятясь, отодвинулись назад, потом повернулись и зашагали к своим хижинам, а я ввел мою жену в дом и затворил дверь.
Дикон был плут на диво изобретательный. Утром я велел ему прибрать и осветить дом, выгнать из него всех собак и накрыть стол для ужина; но я ничего не говорил о том, чтобы устлать пол тростником, разукрасить стены цветущими вьюнками, водрузить на стол большой глиняный кувшин с подсолнухами и устроить в зале иллюминацию из целой дюжины факелов. Получилось очень славно, а ужин на столе выглядел выше всяких похвал: жареный каплун, маисовые лепешки, пирог с олениной и эль. Двери двух остальных комнат были растворены, и было видно, что убранство там то же самое: тростник, цветы и множество факелов.
Я провел ее в ту из комнат, что была просторнее, положил узел с ее пожитками на ларь и проверил, хороша ли вода, которую Дикон приготовил ей для умывания. Потом сказал, что мы поужинаем, когда ей будет угодно, и вернулся в зал.
Она не выходила долго, так долго, что я потерял терпение и пошел ее звать. Дверь была приоткрыта, и я увидал, что она стоит на коленях посредине комнаты. Голова ее была запрокинута, руки заломлены и сжаты, лицо выражало такой ужас и такую муку, что я содрогнулся. Первым моим порывом было тотчас же подойти к ней, как я поспешил бы к любому живому существу, страдающему столь жестоко. Но, поразмыслив, я почел за лучшее неслышно отойти назад, на свое прежнее место. Она меня не заметила, я был в этом уверен. На сей раз мне не пришлось долго ждать. Скоро жена моя вышла, и я мог бы подумать, что все, виденное мною минуту назад, мне просто примерещилось – так разительна была произошедшая в ней перемена. Прекрасная и надменная, она подошла к столу и села в большое резное кресло с величавым спокойствием императрицы, восседающей на трон. Я удовольствовался табуретом.
Она не притронулась к еде и едва пригубила канарское, которое я налил в ее кубок. Напрасно я уговаривал ее отведать кушаний и выпить вина; все мои попытки завязать беседу были столь же тщетны. В конце концов, устав от односложных «да» и «нет», роняемых с таким видом, будто она вынуждена метать бисер перед свиньями, я оставил бесплодные усилия и в сумрачном молчании, под стать ее собственному, принялся сосредоточенно поглощать свой ужин. Наконец мы встали из-за стола, и я пошел проверить запоры на наружной двери и ставнях, а вернувшись, увидел, что она стоит в центре зала, высоко держа голову и стиснув опущенные руки в кулаки. Я понял, что настала пора объяснений, и был этому рад.
– Вы, кажется, хотите мне что-то сказать, – начал я. –