разлука – это нелегко… Но нужно быть мужественным, научиться переносить лишения и даже большое горе…
Зачем он говорит ей о мужестве? Сиротство Насти, злоключения «Авроры», капитан, которого он посетил утром в лазарете, конфузясь под его внимательным, но тяжелым из-за болезни взглядом, – все это представлялось мичману связанным каким-то внутренним единством, может быть, потому, что все это близко коснулось его памятливого и отзывчивого сердца. И ему захотелось сказать Насте слова еще более теплые, ласковые, взять ее руку и смотреть сквозь прозрачную розовую ладонь на солнце. А Настя слушала Пастухова и чувствовала нечто более значительное, душевное, спрятанное за словами.
– У вас на «Авроре» все такие… хорошие?
Пастухов уже справился с минутной растерянностью и заговорил рассудительно:
– У нас еще довольно бессмысленной жестокости и равнодушия. С людьми нужно пожить, чтобы узнать и судить о них верно. – Он уловил не то смущение, не то испуг в глазах девушки. – Но много есть прекрасных людей и не только среди образованного круга. Есть матросы, которых я полюбил за время похода, как братьев. Как они переносили лишения, Настенька, как умирали!..
Вспомнился лазарет, темное, иссохшее тело Цыганка, шепчущего: «Будущее лучиной не осветишь…»
– Вы не были за Уралом, Настенька?
– Нет. Даже в Сибири не была. Я даже вон за теми горелыми сопками, – она показала на сверкающие в снежной оправе громады, – никогда не была…
– У вас все впереди! – убежденно воскликнул Пастухов. – Вы еще все увидите, все!
Пастухов говорил так решительно, будто от него одного зависело все, что ждало Настю впереди.
– Здесь многие не бывали в России. Живут и умирают на Камчатке.
– А вы побываете, – упорствовал Пастухов. – Мне даже странно, что у вас говорят о России как о другой, заморской земле. А разве Камчатка не Россия?
– Тут что? Камчатка… – снисходительно рассмеялась Настенька. – А Россия – это Москва, Санкт-Петербург!
Пастухов и Настя шли наклонной тропой в сторону залива, мимо покосившихся изгородей, серых калиток и низких крыш, напоминавших соломенные стрехи украинских хат. Пастухов вдыхал всей грудью пьянящий воздух долины, видел светлый узор берез на склонах гор, чувствовал рядом Настеньку и с необыкновенной ясностью ощущал себя именно в России, на Русской земле, распростертой от хмурой Балтики до Тихого океана.
– Камчатка, – пошутил Пастухов, – это имя вашей земли, а отчество ее – Россия. Верно? Здесь все родное, близкое. Когда «Аврора» вошла в эту бухту, у меня сердце колотилось так, как бывает только при возвращении на родину. Славные березки, хорошие, близкие люди, птицы поют, как только и могут петь у нас, и дышится легко, как дома. Уж я знаю, – важно сказал мичман, – бывал и в Америке и на Сандвичевых островах…
Вскоре они расстались. Пастухов неловким движением взял ее руку, наклонился и поцеловал. Вырвав руку, Настя сбежала с пригорка,