на щеках Маши обиженно сжались. Взяв Зарудного за руку, она сказала:
– Не сердитесь на меня. Никогда не сердитесь!
Глаза Маши светились таким участием и грустью, что Зарудный почувствовал себя неловко.
– Завтра на рассвете, – ответил он, словно оправдываясь, – я уезжаю в Коряки, Пущино, Милково и другие селения с воззванием губернатора. Я очень опасаюсь, что за время моего путешествия тут появятся английские корабли и все свершится без моего участия…
Слова Зарудного звучали искренней горечью. Маша задумалась, не зная, чем помочь его горю.
– Возьмите меня с собой! – прошептала она вдруг, оглядываясь и крепко сжимая его руку.
– Это невозможно.
– Почему?
– Вы знаете, как здесь отнесутся к такому поступку.
– Я давно хочу посмотреть Камчатку. Отец обещал взять меня с собой в первую же поездку за лекарственными травами. Но когда это еще будет! Маша наклонилась к нему и шепнула: – Хотите, я убегу из дому?
– У меня уже есть спутник, – ответил Зарудный. – Андронников.
Маша, огорченно посмотрев на Зарудного, потом на землемера, сидевшего в обнимку с Вильчковским, задумалась, как бы сопоставляя живописного, веселого старика и настороженного, замкнутого Зарудного.
Пальцы Маши, державшие руку Зарудного, нащупали толстое кольцо. Маша знала тайну этого железного, оправленного в золото кольца. Братья Бестужевы, поселившиеся после каторги в Селенгинске, выковали кольца и браслеты из тяжелых оков, надетых на декабристов еще в Петербурге; каким-то чудом им удалось долгие годы хранить цепи, не сломившие их мужества и прекрасной веры в будущее России. Как символы братства и непобежденного свободомыслия, эти простые украшения посылались друзьям, узникам, томившимся в селениях Западной Сибири, родным и близким. Когда Зарудный уезжал из Ялуторовска в Иркутск, Якушкин подарил ему массивное кольцо, обнял его за плечи и прочитал глуховатым голосом любимые строки:
…Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: «блаженство!»
И хотя он не брал с Зарудного никаких клятв, Анатолий Иванович никогда не снимал железного кольца. В альбоме Маши Лыткиной уже красовался его неровный отпечаток вместо подписи под посланием Пушкина «Во глубине сибирских руд», вписанным туда рукою Зарудного.
Вдруг Маша потянула кольцо с пальца, торопливо приговаривая:
– Анатолий Иванович, голубчик… Ну, не упрямьтесь, подарите мне кольцо… Нет, нет… не дарите, оставьте у меня до вашего возвращения. Прошу вас, очень прошу…
Зарудному нелегко было освободить руку из ласковых и упрямых пальцев Маши. Хотелось подольше ощущать их капризную власть над собой, их теплоту и неуверенную настойчивость. Это длилось несколько мгновений. Затем он отнял руку и, поправляя кольцо, сказал недовольно:
– Марья Николаевна, об одном прошу вас: все,