или жив? – прищурившись, спросил один из инкубов.
– Какая разница? – хохотнул другой инкуб. Он деловито оглядел младенца и ткнул его вилами. Не обращая внимания на вопли малыша, он достал откуда-то лист пергамента и смочил его кровью младенца.
– Сам! – вдруг рявкнул инкуб и заглянул в глазки крошечному существу. – Сам, обезьяна!
Младенец притих, мазнул палец в собственной крови и доверчиво коснулся пальцем пергамента. Как только ребенок совершил необходимое действие, инкуб брезгливо его отшвырнул. Тем же жестом он швырнул гориллообразному существу пару глиняных фляг.
– Бабу! – попросило существо в черной шкуре. Рыжеватое существо его поддержало.
– Час! – строго сказал инкуб и выволок красивую молодую женщину из ямы с лавой. Ожоги на ее теле волшебным образом затянулись. Красавица открыла глаза и отчаянно завопила. Подобия горилл обступили ее.
– За что? – она всхлипнула, слезы лились из ее глаз. – Я простая девушка, я жила, как все!
– Именно за это, – усмехнулся инкуб. – За свою простоту ответят все! Особенно те, кто притворялся простым, будучи сложным…
– Кто это? – пролепетала женщина, с ужасом косясь на пристраивающихся к ней существ.
– Ваши очень простые потомки, – оскалился инкуб и повернулся к материализовавшемуся Роману Монтекову.
– Права не имеете! – орала женщина. – Я член партии с восьмого года!
– Ладно, два часа, – разрешил инкуб потомкам члена партии. Существо в козлиной шкуре поклонилось и поцеловало инкубу копыто.
– Это прошлое или будущее? – с интересом спросил Монтеков.
– Это вечность, – сказал инкуб и окунул Романа в яму с лавой. Роман молчал, корежась от боли.
– Дело не в том, когда преисподняя – в прошлом, в будущем или в вечности. Отсеките мелочи. Преисподняя в пространстве и она не иллюзорна, – подтвердил Жак Ренар, появившись рядом с инкубом.
– Я… не вас… хотел… видеть… – простонал Роман.
– Какое значение имеет оболочка? – Ренар недовольно щелкнул пальцами и принял свой истинный облик. – Зачем я вам понадобился? Вы ведь знали, что ваш отказ приведет ко мне.
Женщина заорала под парой существ.
– Не… кричите… игнорируйте… тогда… не так… больно, – процедил Роман.
– Кого вы учите, Монтеков? – улыбнулся Асмодей.
– Мучителей… выживанию… милосердие, – прохрипел Роман. – Неестественное… вымученное… милосердие… противное разуму и сердцу. Но… иначе… я стану вашим…
– Милосердие – игра! – щелкнул пальцами Асмодей. – Все игра, как бы вы к ней не относились! Купюру номиналом в жизнь вкладывают и разменивают. Глупо ее жечь, не потратив. Не будьте столь убийственно серьезны, сыграйте!
– Купюры номиналом в жизнь изначально разного достоинства. Я хочу играть с вами… не со слугами, – пробормотал Монтеков.
– Ах, вот зачем вам такой страшный эпизод. Не во имя опыта, а во имя гордыни. Нет, Роман. Не заигрывайте с дьяволом, ему не до вас. Вы ему не нравитесь, не тем что недовольны им, а тем, что пытаетесь ему уподобиться. Интеллект,