за собой тяжелый фургон бакалейщика, пропитанный пряными, застоявшимися ароматами бакалейных товаров и занятый исключительно хильярдовскими припасами, возница же, молодой негр, по традиции в три минуты двенадцатого каждого утра всегда крепко спал. Ведь ничего не могло случиться: битюга не отвлекла бы от выполнения его священной миссии даже мостовая, устланная овсом.
И битюг тяжеловесно поднялся вверх по склону, громоздко свернул в проулок и продолжал продвигаться вперед все той же неторопливой рысцой, пока не почувствовал под огромным кругом правого переднего копыта какую-то крохотную помеху: битюг поглядел вниз и медленно снял копыто с того, что еще совсем недавно было лицом маленького мальчика.
Затем, старательно расставляя ноги как можно шире, он протащил фургон над телом Юджина и остановился. Возница и нянька проснулись одновременно; в доме раздался крик, и из дверей выбежали Элиза и Гант. Перепуганный негр поднял маленького Юджина, который не осознавал, что вдруг вернулся на авансцену, и передал мальчика в могучие руки доктора Макгайра, а тот замысловато его выругал. Толстые чуткие пальцы врача быстро ощупали окровавленное личико и не обнаружили ни одного перелома.
Макгайр коротко кивнул, глядя на их полные отчаяния лица.
– Ничего, он еще станет членом конгресса, – сказал он. – Судьба одарила вас невезеньем и твердыми лбами, У. О.
– Черт бы тебя побрал, черномазый мошенник! – закричал Гант, с невыразимым облегчением набрасываясь на возницу. – Я тебя за это упрячу в тюрьму!
Он просунул длинные ручищи сквозь решетку и принялся душить негра, который бормотал молитвы, не понимая, что с ним происходит, – он видел только, что оказался центром дикого смятения.
Нянька, хлюпая носом, убежала в дом.
– Это не так плохо, как выглядит, – заметил Макгайр, укладывая героя на диван. – Принесите теплой воды, пожалуйста.
Тем не менее потребовалось два часа, чтобы привести Юджина в чувство. Все очень хвалили лошадь.
– У нее куда больше соображения, чем у этого черномазого, – сказал Гант, лизнув большой палец.
Но Элиза в глубине души знала, что все это было частью плана Вещих Сестер[19]. Внутренности были сплетены и прочитаны давным-давно, и хрупкий череп, хранитель жизни, который мог быть раздавлен так же легко, как человек разбивает яйцо, остался цел. Но Юджин в течение многих лет носил на лице метку кентавра, хотя увидеть ее можно было, только когда свет падал на нее определенным образом.
Став старше, Юджин иногда гадал, вышли ли Хильярды из своего горнего обиталища, когда он так кощунственно нарушил порядки господского дома. Он никого не спрашивал, но думал, что они не вышли: он представлял себе, как в лучшем случае они величественно стояли у спущенных штор, не зная точно, что произошло, но чувствуя, что это – что-то неприятное, окропленное кровью.
Вскоре после этого случая мистер Хильярд поставил у границы своих владений