придет, – успокоил Илья Ильич жену, вернувшись в спальню.
– Спасибо, – прошептала больная. – Ильюша, худо мне. Пошли опять за священником.
– Полно, Леночка, успокойся! Ты изводишь себя только.
– Нет, пошли, пошли, мне надо, я хочу. Я могу… мо… – Она не договорила и закрыла глаза.
– Слабость очень велика, – заметил доктор, – она страшно измучена и нервы напряжены хуже вчерашнего. Не могу понять, что за причина такого потрясения? Нет ли у нее тайны какой-нибудь от вас?
– Помилуйте! Какие тайны, мы душа в душу живем, она без меня двух шагов никуда не делала!
– Непонятно! Непонятно! Но потрясение страшное. Что-нибудь должно быть! Без причины этого не бывает!
– Право, я меньше вас знаю.
– И давно вы заметили в ней перемену?
– Недели две.
– Ищите причину две недели тому назад! Без причины не могло быть!
– Дуня, где Дуня, пошлите ее ко мне скорей, – прошептала больная.
– Зачем ей эта Дуня? Допросите ее.
– Да где еще взять ее! Я прогнал, а приказчик поспешил! Вот еще горе-то!
– А за священником послали?
– Сейчас придет.
17
Луч спасения
– Что это Ивана Степановича четвертый день нет, – произнес за обедом старик Петухов, – не послать ли справиться, здоров ли он.
– Он сегодня мимо проезжал. Верно, занят, – ответил один из мастеров. – Говорят, он трактир свой продает.
– Продает, – протянул Петухов, – что так?! Он мне ничего не говорил. Может так, зря болтают! У него торговля хорошо идет, расчета нет продавать. Пустое, верно, толкуют.
– Скандалы, драки там все время происходят, мазурики разные собираются, полиция вмешалась, может быть, потому и продает.
– Не слыхал, не слыхал, он сказал бы, скрывать нечего.
– Да ему расчет прямой прикончить! Женится на Агафье Тимофеевне, заводом займется. Что же ему?
– Положим, это верно. Я сам просил его. Кому же как не зятю дела в руки взять. А работы у нас хватит ему по горло! Только все-таки, думается, он сказал бы мне.
– Мало вы его, папенька, знаете, – заметила Ганя. – Вы меня вот корили, что он мне не нравится, а спросите всех ваших мастеров, помощников, служащих, рабочих! Все говорят, что он им не нравится и человек, видимо, не из добрых.
– Правда, Тимофей Тимофеевич, – подтвердили в один голос трое мастеров. – Не пара он Агафье Тимофеевне.
– Поздновато, господа, теперь об этом толковать. Мы пили уж за сговор. Но все же я в толк не возьму, почему может он не нравиться?
– Ходил он тут по заводу, спрашивал нас и сейчас ведь видно, по обращению груб, резок, смотрит исподлобья, спрашивает все только о барыше, а самое дело ему и неинтересно. Разве хороший хозяин так к людям относится? Почему мы преданы вам, готовы день и ночь для вас трудиться? Потому, что вы – человек и человека в другом видите. Цените людей, а такие, как Куликов, только барыш во всем ищут да свой интерес.
– Коммерческий он человек. Теперь только так и деньги нажить можно. Такой век – и винить его за это