попросил всех выйти из трактира и на замке дверей наложил сургучные печати.
Был уже четвертый час ночи, когда все было покончено. Митрич, арестованный, был отправлен с городовым в Казанскую часть, а остальные стали расходиться.
Куликов вышел на улицу.
– Куда же теперь? – произнес он вслух. – Он ждал меня и верно решил, что я обманул его! Теперь варьете закрыто… Эх! Не вздумал бы еще он обидеться? Куда? Домой идти не хочется… А что моя невеста? Что почтенная Елена Никитишна? Надо с ними кончать, а тут не вовремя эта глупая история с Митричем! Что бы им подождать, пока я продал бы заведение? Досадно…
И, рассуждая сам с собой, Куликов пошел тихонько к заставе…
20
Исповедь
Илья Ильич разослал гонцов во все стороны, но горничной не нашли… Очевидно, она ушла в город, но никому из прислуги ничего не сказала… Когда Елене Никитишне сказали, что горничная ушла неизвестно куда, она стала еще больше беспокоиться.
– Не могу, не могу, – кричала она, – нет больше моих сил!..
– Голубушка, Лена, успокойся, – молил Илья Ильич.
– Пригласите ко мне священника, я ему все, все расскажу… Я не переживу этой ночи! Опять столько мучений, столько призраков…
Коркин послал за батюшкой. Седой, маститый пастырь с добрым выражением лица поспешно вошел в комнату больной. Он благословил ее и опустился на стул, рядом с кроватью. Елена Никитишна тихо плакала.
– Батюшка, – начала она, – примирите меня с совестью, с церковью, с Богом… Лучше в Сибирь идти, чем переносить такие муки…
– Говори, дочь моя, что лежит у тебя на совести.
Елена Никитишна начала свою исповедь… Слабым, чуть слышным голосом она рассказывала все то, что знают уже читатели… Пастырь с поникшей головой слушал и предлагал изредка вопросы:
– Отчего ты, не найдя мужа в его комнате, не потребовала сейчас следствия?
– Батюшка, я два месяца пролежала в чахотке… Три недели была без памяти…
– А когда поправилась?
– Я говорила, требовала, но меня Сериков уверил, что муж уехал в Петербург и все устроилось по-хорошему…
Пастырь покачал головой. Когда больная закончила, он ничего не сказал.
– Что же, батюшка, мне теперь делать?
– Поговори с мужем… Надо рассказать все это властям… Это темное дело… Нехорошее дело… Сериков умер; тебе нельзя ссылаться на него… Ты отвечаешь и за него.
– Боже! Да как же я могу отвечать, когда ничего не знаю.
– Ты сделалась сообщницей его, потому что молчала, потакала, когда нужно было говорить, кричать. Твоя вина во всем, если окажется, что муж твой точно убит. Во всяком случае это дело должно расследовать. Страшный грех уже потому, что покойный умер без покаяния и никто не молился за него. Служила ли ты хоть одну панихиду?
– Ни одной…
– Видишь! Что ж удивительного, что совесть рисует тебе призрак несчастного убитого.
– Батюшка!..
– Ничего, дочь моя, не могу тебе сказать. Это