что ни на есть обыкновенной – дверь, окно, койка на колесиках, прикроватная тумбочка, стенной шкаф, лампа дневного света. К нехарактерным деталям можно было отнести вставленное в дверь толстое стекло, решётку на окне и не совсем обычного вида стол, на котором, судя по всему, прежде располагался аппарат искусственной вентиляции лёгких.
Постель была заправлена свежим бельём, шкаф и тумбочка опустошены, а сама палата не то что вымыта, а буквально выскоблена.
– Тут эта штуковина стояла? – Донцов кончиками пальцев постучал по столу.
– Совершенно верно, – подтвердил Шкурдюк.
– Почему убрали?
– Другому пациенту срочно понадобилась. Такие аппараты у нас в дефиците. А шланг ваши коллеги забрали. На экспертизу.
– Он был перерезан? Вы сами это видели?
– Не то чтобы перерезан, а скорее перебит. Чем-то тяжелым, но достаточно тупым. Вроде фомки. Так следователь сказал, который здесь был.
– Зачем было вообще этот шланг трогать? Не проще было просто выключить аппарат?
– Конечно, проще! Мы сами удивляемся.
На осмотр палаты ушло не больше четверти часа. Как и предполагал Донцов, никаких следов проникновения на дверях и окне не обнаружилось. Оставалось предположить, что убийца прошёл в палату сквозь стену.
Конечно, полагалось бы исследовать механизм замка, но скрупулезная экспертиза, включающая анализ микрочастиц, займёт неделю, а времени в обрез.
Да и при чём здесь замок! Интуиция, столь же обязательная для следователя, как и музыкальный слух для композитора, подсказывала Донцову, что разгадка убийства кроется не в неодушевлённых предметах, а в живых людях, которых он уже видел здесь или скоро увидит.
Как бы угадав его мысли, Шкурдюк извиняющимся тоном произнёс:
– Пора бы свидетелями заняться. С утра не евши, не пивши. Извелись. Потом отгулы с меня будут требовать.
– Ничего, я их долго не задержу, – сказал Донцов.
Люди, вызванные на допрос, сидели рядком на стульях возле кабинета Шкурдюка, и было их трое – лохматый парень богемного вида, наверное врач, стриженный наголо здоровяк, скорее всего охранник, и немолодая зарёванная женщина, ясное дело – медсестра, заранее раскаивающаяся в своих грехах.
Однако, когда дело дошло до представления свидетелей, всё оказалось несколько иначе. Волосатик был охранником, в свободное время увлекающимся буддийской философией, здоровяк – врачом, к тому же ведущим специалистом, медсестра плакала отнюдь не от угрызений совести, а от зубной боли, поскольку внезапный вызов на допрос не позволил ей сходить к стоматологу.
Само собой, что Донцов сначала занялся женщиной.
В клинике она работала уже давно, профессора Котяру знала ещё простым ординатором, а ныне дорабатывала последний перед пенсией год. Убиенный пациент, прозывавшийся, кстати говоря, Олегом Намёткиным (это были первые сведения, которые Донцов счел нужным занести в свою записную книжку), поступил в клинику примерно год назад. Первое время профессор с ним очень носился, а потом остыл, тем более что Намёткин, и до того почти