с облегчением, увидев майора.
– Готовимся к отражению атаки, – доложил он. – Или к отходу.
– Люди все на месте?
– Двое сбежали, – торопливо сказал Митрохин, опережая Воронкова.
– Сколько в наличии?
– Восемьдесят человек.
– А что думает старший политрук? Снова будет убегать?
Воронков, в отличие от командира роты, пытался всячески скрыть растерянность. Как и другие, он прекрасно понимал, что остаются два выхода: героически держаться или отступить под прикрытием ночи. В первом случае рота окажется на вершине голого холма во вражеском окружении и обречена на уничтожение. Отступать без приказа означало угодить под суд.
Он нервно заулыбался и заявил, что рота исполнит свой долг до конца, согласно приказу командования. Глаза политрука говорили другое. Надо сматываться, пока эти дезертиры и пьяницы не разбежались, какая, к черту, оборона, да еще в отрыве от своих частей.
Майор понял, Воронков, которого он всегда недолюбливал, будет надежным союзником во время отхода. Прежде всего политрук очень старается спасти свою жизнь, ему также придется отвечать за исчезновение людей, за перебежчиков. Насчет убитых не спросят, пусть хоть вся рота угробится, а вот сдачу в плен не простят никому. Кажется, этого пока не осознавал лишь командир роты.
Личный состав разделили на четыре взвода по двадцать человек в каждом. Во главе одного из взводов Стрижак поставил Воронкова, затем имел короткий разговор с бывшим комбатом Елховым.
– С этой минуты исполняешь должность заместителя командира роты. Будешь находиться рядом со мной и Митрохиным. В случае чего, берешь командование на себя. Цель – вывести людей к своим.
Строптивый капитан лишь кивнул в ответ, он понял, никаких споров особист не потерпит. Отход начали через час. На холме оставался старшина Глухов с помощником. Некоторое время они стреляли из «максима», затем вытащили замок и побежали догонять остальных.
Шли без остановки. Геннадий Захаров жестоко страдал от боли в руке. Пуля перебила мелкие кости ладони, кисть опухла, бинты врезались в мясо. Тем не менее старший сержант шагал и подгонял отстающих. Один из штрафников упорно не хотел идти, садился на обочину и заявлял, что обессилил.
– Дай пять минут, – просил он Захарова.
– Нельзя. Отстанем от роты.
– Ну и что…
– Шагай, шагай.
– Я только обмотки подтяну.
И в очередной раз уселся на обочине. Видимо, у старшего сержанта имелись на этот счет инструкции. Он выждал минуту, снова поторопил отстающего, а когда тот легкомысленно отмахнулся, молча выстрелил из автомата. Негромкий хлопок услышали все. Стрижак быстрой походкой обходил ротную колонну и доходчиво разъяснял обстановку:
– Сейчас отстают только предатели и трусы. У нас один путь – пробиваться к своим.
– Под конвоем, – продолжил Надым. – Шаг в сторону – побег. Одного уже ухлопали, кто следующий?
– А ты шагни, попробуй.
Голос особиста звучал ласково и зловеще. Пристрелит