режут ноги. За мгновение до того, как туман поглотил машину, она увидела, что отец повернулся и в последний раз посмотрел на нее сквозь стекло взглядом, исполненным отчаяния. Мерседес бежала до тех пор, пока звук мотора не растворился вдали, а перед ней не замаячили острые пики центральных ворот.
Через час Луиса, горничная, приходившая каждое утро, чтобы разбудить и одеть молодую хозяйку, нашла ее у бассейна. Мерседес сидела на бортике, свесив ноги над водой, окрашенной тонкими струйками крови. На поверхности бассейна теснились десятки масок, напоминая флотилию бумажных корабликов в дрейфе.
– Сеньорита Мерседес, ради бога…
Девушка дрожала от холода. Луиса набросила на нее пальто и повела в дом. Не успели они подняться по парадной лестнице, как повалил мокрый снег. Злобный ветер раскачивал деревья в саду, срывая гирлянды и опрокидывая столы и стулья. Такие сны Мерседес тоже снились раньше, и она поняла, что дом начал умирать.
Kyrie[14]
В одиннадцатом часу утра под проливным дождем черный «паккард» вырулил на Гран-Виа и остановился у дверей старого отеля «Испания». Окно в комнате помутнело от потоков воды, но Алисия сумела разглядеть, что из машины вышли двое эмиссаров в плащах и шляпах согласно уставу, с лицами серыми и холодными, как пасмурный зимний день. Алисия сверилась с часами. Старый добрый Леандро не вытерпел и пятнадцати минут, немедленно отправив за ней своих прихвостней. Через тридцать секунд ожил телефон. Алисия подняла трубку после первого звонка. Она прекрасно знала, кого услышит на линии.
– Сеньорита Грис, доброго дня, – раздался сиплый голос Мауры, дежурного портье. – Парочка охламонов, от которых за версту несет Социальной бригадой, только что довольно невежливо спрашивали о вас. Они сели в лифт. Я отправил их на четырнадцатый этаж, чтобы дать вам минутку на случай, если предпочтете улизнуть.
– Спасибо за беспокойство, Хоакин. Что вы сейчас читаете? Что-нибудь интересное?
Вскоре после падения Мадрида Хоакина Мауру отправили в тюрьму Карабанчель. Очутившись на свободе через шестнадцать лет, он обнаружил, что превратился в глубокого старика и практически лишился легких. А жена, пребывавшая на шестом месяце беременности, когда его схватили, добилась развода и благополучно вышла замуж за подполковника, увешанного наградами, который обеспечил ей троих детей и скромную виллу в пригороде. Ракель, дочь от первого скоротечного брака, выросла с убеждением, что родной отец умер до ее появления на свет. Однажды Маура решил тайком посмотреть на нее и подстерег у выхода из магазина тканей на улице Гойи. Ракель приняла его за нищего и подала ему милостыню. С тех пор Маура жил тихо и незаметно в каморке рядом с котельной в подвале «Испании» и нес вахту за стойкой в ночную смену, не отказываясь подежурить и в другое время. В своей конурке он зачитывался дешевыми полицейскими романами, завершая кельтский узор жизненного