сыну пришло время появиться на свет, – тихо сказала я хриплым старческим голосом, касаясь ее ног. – А тебе пришло время ему в этом помочь, поняла?
Женщина съежилась – то ли от моего прикосновения, то ли потому, что не ожидала, что кто-то захочет ей помочь.
– Что зажалась вся? – ворчливо осведомилась я. – Ну, поди, месяцев девять назад надо было сим заниматься, а теперича-то чего? Ну-ка, девка, дай погляжу, чаво там у тебя не так, как у других.
– В-в смысле? – сквозь слезы поинтересовалась она.
– А чего я там не видел, думаю, такого, раз ты из обычного дела такой секрет городишь? А ну, ноги раздвинула, нашла время, право слово!
– Я… – всхлипнула она, когда как я, натянув на пальцы рукав куртки, утерла ей сопли.
– Ноги раздвинь. И это все, что вам, бабам, и надо-то делать, чтобы чаво важное случилось! А вы, оглоеды, – обратилась я уже к публике, что таращилась в нашу сторону, – если не хотите, чтобы в случае чаво сказал, что это вы девку уморили, отвернулись в противоположную сторону и считайте звезды. Да не волнуйси, – прошептала я уже пациентке, – не помрешь, последний зуб даю!
Думаю, если бы на помощь нерожденному не пришла первая схватка, которую так легко было начать, вытирая сопли его не к месту стеснительной мамаше, она бы, может, еще подумала, верить мне или нет. Но тут уж она готова была показать мне все и даже немного больше, чтобы я, цитирую, «вытащил эту штуку».
Довольно улыбнувшись, я приступила к делу. Ночь обещала быть веселой. «Штука» была крупной, и вылезать ей было очень тяжело.
Вопреки всему, больше всего в своем призвании я любила принимать роды – когда сквозь крики матери, боль, кровь и отчаянье от того, что это, казалось бы, невозможно, в мир приходит новая жизнь. Это чудо рождения заставляло мое старое измученное сердце верить. Верить в то, что нет ничего невозможного, что жизнь всегда найдет выход, особенно если ей немного помочь. Когда в твоих руках делает первый вдох, ознаменовав свой приход в этот мир звонким криком, новый человек, то ты вопреки всему веришь, что у него может еще получиться сделать мир лучше. Ты видишь лишь чистоту незапятнанной души, не оскверненную тяготами и невзгодами этого мира.
– Ну, милая, давай, сильнее, сейчас, – тем временем продолжала говорить я с женщиной, что, казалось, уже совершенно выбилась из сил.
В мире Айрис была темная ночь, развеваемая лишь пламенем нескольких костров, когда в почти мертвых землях некогда вековых лесов Эйлирии зародилась новая жизнь. Последний толчок сквозь крик, сжатые добела кулаки, тщетно пытающиеся найти поддержку в смятой ткани платья, – и выдох, полный облегчения, потому что кричит уже кто-то другой, чей крик говорит миру о его появлении на свет. Невозможно не улыбнуться в ответ на этот зов, чтобы поприветствовать дитя, что пришло в мир Айрис в эту стылую ночь. Рассечь пуповину мне нечем, лишь мой собственный дар, который разведет края тканей.
– Ты славно потрудилась, дорогая, – сквозь улыбку сказала я, беря кусок полотна, что выделила нам моя