императрица, в упор глядя на гофмейстера. – Али не так?
– Поражен твоей проницательностью, государыня, – развел руками тот. – Истинно так.
– Во-от, – смеясь, погрозила пальцем Екатерина. – От меня ничего не скроешь. Ладно, зови. Приму вне очереди. Хотя… погоди, – остановила она двинувшегося к дверям статс-секретаря и взяла другой лист. – Якобий пишет, что купцы на обследование Алеутских островов потратили двести пятьдесят тысяч рублей и надо бы их вернуть из казны…
– Точно так, Ваше Величество, – поклонился Безбородко. – Коммерц-коллегия с этим согласна.
– Еще чего! – возмутилась императрица. – Светлейший князь Григорий Александрович города в Тавриде ставит, корабли Черноморского флота строит, на носу новая война с Турцией, и Швеция такоже ведет себя подозрительно – всюду деньги нужны, в казне днем с огнем шаром покати, а им – двести тыщ! Нет, нет и нет! Да, еще… Из «Записки» я поняла, что господин Шелихов жаждет монополию основать для своей компании, якобы с ней порядка больше будет. Так вот, граф, заруби им на носу: частные монополии противны моим правилам, пущай компании частные конкурируют промежду собой, а монополия может быть лишь государственной.
– Как я понял, матушка, ты им в аудиенции отказываешь?
– Да, пожалуй… сегодня я их не приму, пущай ждут решения. А за их заслуги вручить каждому по именной медали и по шпаге, украшенной бриллиантами. Передай это графу Воронцову. И чтоб создали комиссию специальную, дабы обсудить возможности плавания и коммерции в Тихом океане и Америке, и заключение оной комиссии передать мне. Без промедления!
Комиссия в составе президента Коммерц-коллегии графа Александра Романовича Воронцова, действительного тайного советника Петра Александровича Соймонова и сенатора графа Христофора Сергеевича Миниха заседала долго – целый день, с перерывами на чаепития, на обед и послеобеденный отдых. И не потому, что кто-то из них сомневался в пользе для государства шелиховского предприятия, – в этом вельможи были единодушны, – нет, обсуждали они, как бы поделикатней изложить свое заключение, дабы государыня прониклась важностью далеко идущих последствий прожекта и не отвергла его.
– Надо же! Двести тыщ для великого дела жалко! – сокрушенно восклицал время от времени граф Воронцов. А единожды добавил: – А на Мамону золотой дождь льется. Тоже мне, Даная мужеского полу[6].
– Осторожно, граф, – предостерег Соймонов. – Стены у нас ушастые.
– Вот за твой язык, Александр Романыч, тебя и держат от двора подале, – добавил Миних. – Глядишь, отправят в деревню куковать.
– Дался вам мой язык! – досадливо махнул рукой Воронцов. – О государыне у меня и мыслишки худой нету, а Мамона… что Мамона!.. Нынче есть, завтра – фьють!.. – Граф провел раскрытой ладонью по лицу, будто снимал паутину. – Давайте, господа, заключение составлять, а там – будь что будет. В конце-то концов должна государыня понять, что компания вернет просимые деньги с лихвой и прибылью