бок о бок, и не только в постели, а и во всех походах и делах, первая русская женщина в Америке, основательница первой школы для алеутов, сама же их и учила…); успел ободряюще подмигнуть новобрачной, дитятку любимому, рожденному на диком Командорском острове в первую зимовку по пути в Америку, и снова обернулся ликом к Николаю Петровичу.
– Подумаешь, камергер! – слегка заплетающимся языком отвечал зять. – Я, Григорий Иваныч, в его годы отвечал за безопасность государыни в путешествии в Тавриду и вполне мог стать ее другом сердешным… – Последние слова Резанов произнес почти шепотом, с придыханием и в избытке почтительности уронил слезу на бархатный камзол тестя.
– Ну и дурак, что не стал, – неожиданно рубанул Шелихов. – С твоим-то умом мог бы большие пользы принести матушке-государыне.
– Но тогда бы я не встретил Анечку, солнышко мое… – Николай Петрович подхватил за локоток легкую ручку сидящей рядом раскрасневшейся юной жены, другой рукой взялся за пальчики и начал их по порядку целовать. Анна Григорьевна восторженно глянула на отца и приложилась губами к затылку мужа.
– Как знать! – пробормотал в спину зятю Шелихов. – Прислал же тебя Зубов ревизовать нашу компанию… Ну да ладно, вон курьер явился, потом договорим.
А что, собственно, договаривать? Мог, конечно, Резанов стать продолжателем дел светлейшего князя Потемкина, но ему-то, Шелихову, что с того? Хотя… с другой стороны, ревизия Николая Петровича показала, что он поддерживает американские прожекты Шелихова и готов по ним высказать в столице свое мнение… однако будет ли от того польза? Как бы случаем не навредить Северо-Восточной компании, которая, несмотря на запрет монополии, потихоньку-полегоньку подбирает под себя мелких промышленников, год от года становясь богаче и сильнее.
Шелихов поднялся из-за стола навстречу молодому черноволосому человеку в запыленном мундире фельдкурьера. Кожаную дорожную шляпу тот держал под мышкой, а на вытянутых руках его лежал объемистый сверток.
– От самого Николая Никитича Демидова? – на всякий случай поинтересовался Григорий Иванович.
– Так точно! – гаркнул фельдкурьер.
– А тебя как звать-величать? – спросил хозяин, принимая сверток.
– Поручик Гаврила Харитонов, сударь.
Шелихов обернулся к столу.
– Николай Петрович, окажи честь посланцу, поручику Харитонову, налей чарку кедровой, и кто-нибудь усадите нежданного гостя за угощение. – Проговорил, а сам тем временем развернул обертку – кашемировый цветастый платок, из-под которого вынырнул резной ларец красного дерева. – Ух, ты-ы, лепота! – Открыл. В ларце лежала огромная шишка с пучком листьев, жестких даже на вид. В нос ударил одуряюще-сладкий запах. – Однако ананас!..
Григорию Ивановичу вдруг стало нехорошо: лицо поручика расплылось в пятно, голова закружилась, затягивая в это кружение фигуры гостей и все убранство пиршественного стола; Шелихов пошатнулся, уронил презент и обвис на руках подскочивших слуг. Он не видел и не слышал, как после