маститых деятелей сыска, которые допустили его в театр, где находились государь и премьер, выдав и пригласительный билет, и браунинг. Вызывало сомнение, что столь наивными ротозеями могли оказаться командир Отдельного корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел генерал-лейтенант П. Г. Курлов, начальник дворцовой охраны полковник А. И. Спиридович, и. о. вице-директора департамента полиции М. Н. Веригин и начальник Киевского охранного отделения подполковник Н. Н. Кулябко.
Всех четырех полицейских деятелей предполагалось предать суду по обвинению в «преступном бездействии власти» – на основании результатов сенаторского следствия, проведенного экс-директором Департамента полиции М. И. Трусевичем. Согласно установленному порядку 1-й департамент Государственного совета испрашивал Высочайшее разрешение на привлечение к суду «охранных» руководителей. Николай II медлил с его утверждением и наконец в октябре 1912 года распорядился закрыть дело. Подобное решение «ознаменовать исцеление сына каким-нибудь добрым делом» произвело тяжелое впечатление на Коковцова, убеждавшего царя не отказываться от возможности «пролить полный свет на это темное дело». Учитывая все «странности» в поведении чинов «охраны» и последующую судьбу расследования, нельзя исключить версии, что был использован подходящий случай устранить премьера руками Богрова. Возможно, мотивы этого сводились к опасениям за дальнейшую карьеру в случае проверок «охранной» деятельности (ходили слухи, что Столыпин имел такое намерение). Но, может быть, «банда четырех» действовала исходя из неких соображений «большой политики», улавливая желание придворной камарильи избавиться от Столыпина и понимая, что его жизнь ценится уже совсем не высоко113. Так и оказалось…
Расплата за миф
Канонические образы Столыпина не обходятся без напоминания об одном из его «культовых» высказываний: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» Сказано это было осенью 1909 года, в знаменитом интервью саратовской газете «Волга». Масштаб временного отсчета для Столыпин тогда был, наверное, не случаен. Наверное, он и на самом деле верил, что в стране наступило «успокоение», и, увлеченный аграрной реформой, которую воспринимал как краеугольный камень всей российской модернизации, был готов смириться с пробуксовыванием других – «политических» – реформ. Возможно, уже вполне осознавая, насколько серьезно сопротивление, стараясь не раздражать лишний раз реакционные круги, Столыпин превозносил аграрную реформу и представлял максимум ее последствий. Поэтому особенно подчеркивал, что главная задача этой реформы, затрагивающей «100 миллионов», – «укрепить низы», чтобы были «здоровые и крепкие корни у государства». Отвечая, по сути, на обвинения в задержке либеральных, общественно-политических реформ, премьер указывал, что в дальнейшем именно аграрная реформа будет иметь решающее влияние. «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать