давности: завершив ее, он не почувствовал себя победителем, не ощутил радости мщения. Это напугало его: ведь, по большому счету, только ради этого он и жил.
Сидя возле окна в удобном кресле, Джек перебирал на коленях драгоценности, поднося особенно понравившиеся ему изделия к свету, и пытался вновь настроиться на столь желанное ощущение удовольствия от сделанного, испытать радость осуществившего возмездие.
От драгоценностей надлежало избавиться как можно скорее, однако ему не хотелось расставаться с ними, пока он не получил хоть толику удовлетворения.
Встревоженный затянувшимся безразличием, охватившим его, Джек сложил сокровища назад в мешок, из которого достал.
Следующий мешок был набит пачками банкнотов: это была его доля добычи от налета на склад мафии, совершенного пять дней назад. Им удалось тогда вскрыть лишь один сейф, но и в нем хранилось три миллиона 100 тысяч наличными – почти по миллиону долларов на каждого, в не зарегистрированных нигде купюрах по двадцать, пятьдесят и сто долларов.
Ему уже пора бы начать переводить их в чеки и другие ценные бумаги и платежные документы, чтобы переслать по почте в Швейцарию, на свои банковские счета. Но и тут он не спешил, поскольку, как и в случае с драгоценностями, еще не насладился добычей.
Он достал несколько толстых пачек из мешка и повертел их в руках, поднес поближе к лицу и даже понюхал: запах денег всегда волновал его – но не на этот раз. Он не радовался тому, что умен, удачлив, безнаказан, в общем, в любом смысле гораздо выше любой законопослушной мыши, делающей лишь то, чему ее учили. Он чувствовал внутри себя пустоту.
Если бы эта перемена в нем была обусловлена исключительно операцией на складе, еще можно было бы объяснить ее тем, что деньги украдены у других воров, а не у честных людей. Но точно так же реагировал он и на бриллианты, похищенные у честных торговцев. Именно апатия после того дела в ювелирном магазине и толкнула его на новую работенку, хотя обычно он делал трех-четырехмесячный перерыв. На этот раз после ограбления магазина прошло всего пять недель.
Ладно, допустим, он просто потерял интерес к деньгам. В конце концов, он уже достаточно отложил на черный день, и на приличную жизнь ему тоже хватало, как и на лечение Дженни. Возможно даже, что он добывал деньги незаконным путем вовсе и не из чувства протеста, как ему казалось, а просто из-за самих денег, обманывая себя высокими соображениями.
И все равно трудно было в это поверить. Он хорошо помнил, что чувствовал раньше, и ему остро не хватало прежнего ощущения.
С ним что-то происходило, какой-то внутренний сдвиг, крутой перелом. Он утратил цель, смысл существования. Он не мог позволить себе потерять интерес к воровству, иначе незачем было продолжать жить вообще.
Он сложил деньги назад в мешок, выключил свет и остался в темноте с бутылкой пива в руке, над пустынным Центральным парком под окном.
Утрата удовлетворения от работы была не единственной напастью, свалившейся на него