статуями, фонтанами. На каждом углу есть что-то, приковывающее взор. Я бродила по Лувру и рассматривала картины. Часто, постояв возле какой-либо из них подольше, я возвращалась домой, чтобы успокоиться. Мои переживания были слишком сильными.
Я удивлялась тому, что некоторые цвета и формы волновали меня до глубины души, а другие не производили никакого впечатления. Пользуясь этим изобилием визуальных наслаждений и возможностей, царивших вокруг меня, я стала играть с формами и цветами.
Например, я могла «стереть» с полотна Матисса один лимон – и все на картине становилось безжизненным. Совершенно иное впечатление по сравнению с оригиналом произвела на меня и фотография с картины Брейгеля Старшего «Слепые», напечатанная в зеркальном изображении. Слепые на ней, вместо того чтобы падать в находящуюся справа от них яму, как на оригинале, отклонялись влево, неуклюже в нее заглядывая.
Мне хотелось узнать, существуют ли законы, которые описывают влияние форм, цвета и пространственных соотношений на наши эмоции. Ведь должно было существовать какое-то объяснение тому, что некоторые цвета в моих снах пугали меня, а другие – делали счастливой!
Я знала, что, когда вхожу в парящий над Сеной собор Парижской богоматери, мое тело как будто бы вырастает и становится легче, спокойнее, безмятежнее. Если я стояла спиной к картине Сезанна, не зная, что она находится в комнате, у меня по спине начинали бегать мурашки. Я могла распознать работу этого художника, даже не поворачиваясь, чтобы на нее посмотреть.
Были ли другие люди столь чувствительны к этому? Возможно, были, но не подозревали об этом? Мне часто приходилось слышать, как люди говорят, что одни места их угнетают, а в других им очень хорошо. Где я могла найти больше информации о таких переживаниях? И что мне было делать с тем, что я уже знала?
Я хотела написать об этом докторскую диссертацию, но моим преподавателям такие темы были неинтересны – они подталкивали меня к изучению вопросов более «земных» и осязаемых. И я бросила учебу.
Представьте себе одинокую мечтательницу в Париже, без работы, без целей. Что, по-вашему, она будет делать? Разумеется, мечтать! Я мечтала, и мечты говорили мне, что делать дальше. Однако эти наставления давались мне ценой определенной душевной боли, поскольку я еще не научилась полностью доверять своим мечтам. И в результате не могла бестрепетно делать то, к чему они меня направляли, не испытывая при этом страха за свое будущее.
Даже законченному мечтателю сложно ежедневно пребывать в состоянии неуверенности относительно принятия жизненно важных решений. Я поступила на работу в издательство и познакомилась с молодым человеком, евреем из Северной Африки, идеи которого меня заинтересовали.
Общаясь с ним и его друзьями – все они были средиземно-морскими евреями – я была покорена грацией их мышления, силой их воображения и добротой. Решив погрузиться в их мир, я поехала в Египет. Потом я посетила Ливан, Сирию и Иорданию. Я никак не могла насытиться этими странами, многократно туда возвращаясь. Они манили меня, как родной дом.
Я