Евы, ни первородного греха. Может быть, марсиане и не отпадали от благодати Божьей. Тогда мы сможем вернуться в город и прийти к людям.
Отец Перегрин напомнил себе помолиться за отца Стоуна, за избавление его от гневливости, а теперь и от мстительности – помоги ему Бог!
– Но ведь марсиане убили несколько наших поселенцев, отец Стоун. А это грех. Были здесь и грех первородный, и марсианские Адам с Евой. Мы еще найдем их. Люди, к сожалению, остаются людьми, как бы ни выглядели, и одинаково склонны к греху.
Отец Стоун притворился спящим.
Отец Перегрин не сомкнул глаз.
Конечно, они не могут позволить марсианам отправиться в ад, не так ли? Как они могут, пойдя на сделку с совестью, вернуться в новые колонии, в города, полные притонов греха и яркоглазых, белотелых женщин, кувыркающихся в кроватях с холостыми рабочими? Но не там ли место духовников? Не каприз ли этот приход в холмы? О Церкви ли Господней он думал или утолял жажду ненасытного любопытства? Но эти пламенно-синие шары – каким лихорадочным огнем пылают они в его душе! Что за вызов воображению – найти человека под маской, под нечеловеческой личиной! Сможет ли он гордиться – хотя бы в душе, – что обратил в веру истинную полный огненных шаров бильярдный стол? Что за гордыня! Но в ней не стыдно покаяться – ведь гордыня часто рождается из любви, а он так любил Господа, так счастлив был той любовью, что желал этого счастья всем на свете.
Уже засыпая, он вновь увидел синие шары – они парили над ним, как огненные ангелы, беззвучно баюкая его беспокойный сон.
Когда отец Перегрин проснулся ранним утром, его синие мечты все еще парили в небе.
Отец Стоун спал, свернувшись калачиком. А отец Перегрин наблюдал, как парят и наблюдают за ним марсиане. Они тоже люди – он чувствовал это сердцем. Но он должен доказать это, или он предстанет пред епископом, чтобы тот без злобы и сожаления отстранил его от миссии.
Но как доказать это, если они таятся под сводами небес? Как призвать их и дать ответы на тысячи вопросов?
«Они спасли нас от лавины».
Отец Перегрин поднялся и, пробираясь между скал, начал карабкаться по склону ближайшего холма, пока не оказался над двухсотфутовым обрывом. От восхождения и мороза у него перехватило горло; он постоял немного, переводя дыхание.
«Если я упаду отсюда, то непременно разобьюсь».
Он столкнул в пропасть камешек. Через несколько секунд донесся стук.
«Господь никогда не простит меня».
Он скинул еще камешек.
«Но ведь если я делаю это из любви к нему, это ведь не будет самоубийством, так?..»
Он поднял глаза на синие шары.
«Но сперва – еще одна попытка». И он позвал их:
– Эй! Здравствуйте!..
Отзвуки обрушились лавиной, но синие шары не шелохнулись, не мигнули.
Пять минут кряду он говорил с ними. Замолчав, отец Перегрин глянул вниз – отец Стоун все еще упрямо дремал у костра.
«Я должен доказать. – Отец Перегрин шагнул к краю обрыва. – Я старик. И нет во мне страха. Он ведь поймет, что я делаю