ложится мне на грудь или на ноги. Это мешает мне заснуть, но я не жалуюсь, я и так вряд ли бы смог заснуть сразу. Не мой конек.
Чуть позже пришел Ян и сказал, что все готово. Можно переезжать! Хоть прямо сейчас. К чертовой бабушке этих кретинов Кайновых. Они здесь что, одни-единственные хозяева?! Тьфу на них, говорил Ян.
– Только вот что, – начал он как будто бы с опаской, – это мой собственный дом. То есть я тебе сдаю большую комнату на втором этаже, она там всего одна и есть, а сам живу на первом. По рукам?
Тут я немного насторожился. Все-таки мне нужно свое пространство, без посторонних.
– Ладно, расслабься, Герман, – продолжал он, – я не напряжный. Это всяко лучше, чем здесь, – он оглядел мою комнатушку и неодобрительно покачал головой.
– Не знаю, – ответил я, – а целого дома нет?
– Не-а, тут все одна дрянь, понимаешь? А у меня дом – что надо! Там все есть. И главное, за ту же цену! Комната почти в целый этаж, в четыре раза больше этой вот. Ты это, подумай. Я тебе по-дружески. Так-то мне все равно. В общем, думай. Звони, если решишь, – он похлопал меня по плечу и ушел.
Я лег на кровать и стал читать книгу, как всегда делаю, когда надо что-нибудь срочно решить. Просто не могу взять себя в руки…
Из гостиной вдруг послышались крики. Я вышел посмотреть, что там стряслось, и увидел, как Глеб гоняется по дому за кошкой. Он был взбешен, он хотел прибить бедное животное, он бы ее не пожалел.
– Что случилось? – тихо спросил я у Татьяны.
– Она опрокинула чашку с чаем ему на колени.
– Слушайте, – занервничал я, глядя, как кошка остановилась и, шипя, стала пятиться от Глеба в угол, где стоял телевизор, – слушайте, может, лучше я ее с собой заберу?
– Забирай, забирай, ради бога, забирай ее, – торопливо прошептала Татьяна.
Я подошел к Глебу и позвал его по имени, но он не обратил на меня внимания. Я попробовал позвать еще раз, но нет – он готовился к прыжку, словно какой-нибудь хищный зверь.
– Глеб, Глеб, – повторял я, – давайте я заберу кошку с собой, раз такое дело, – но он не слышал меня.
Тогда я осторожно прикоснулся к его плечу. Я был напряжен: от него можно было ждать чего угодно, тут на столе полно острых предметов. В таком состоянии он мог родное дитя проткнуть вилкой ради, фигурально выражаясь, попутного ветра. Похоже, он до глубины души верил в свое право на месть, а «праведный гнев» – штука серьезная. К тому же Глеб был силен, несмотря на возраст и изможденный вид. Я видел, как он перетаскивал бревна во дворе. Мышцы – как сталь. Тупой и сильный – эта комбинация была мне не по вкусу. И еще: он, как истинный псевдопатриот, давно почуял, что я презираю практически все, что он любит, и что я – не патриот. А вот этого он простить не мог. Он хотел доказать свою любовь к родине самым верным способом – убийством. Я это знал по его ежевечерним двухминуткам ненависти, которым он предавался с творческим вдохновением. Он разговаривал с телевизором и ждал своего часа. Расстраивался, что слишком стар для войны. Что ж, он всегда может устроить маленькое сражение в своем же собственном доме, что он, похоже, и решил сделать. Повод