Как завод закрыли, так и некем особенно-то… Вон, эта, – показал он рукой в сторону женщины, которая так же бездумно смотрела на нас своими большими синими глазами, – эта вот хорошо устроилась, в будке сидит. Сука! А я… а я дерево пилил на лесопилке, пока не уволил… пока сам не уволился… А теперь… Ну это, временно… стою на вокзале, чтобы таких, как ты, по городу катать. Хрь-тьфу, – плюнул он в снег и вытер губы толстой варежкой.
– А есть тут приличная гостиница? – продолжал я.
– Что значит – приличная? Молодой человек, – заговорил он серьезным, назидательным тоном, – тут есть гостиница, только там, понимаешь, клопы водятся. И две тысячи за ночь стоит. И клопы! Понимаешь?
– Клопы? – повторил я за ним.
– Естественно. Там же никто, считай, не живет! Хрь-тьфу, – повторил он плевок, – будут они ради тебя одного клопов морить, как же! Знаешь, каково это, клопов-то морить? Ты когда-нибудь морил клопов? А? Морил? – наступал он. – Они бегут из одной комнаты в другую, – стал он размахивать руками, изображая, как бегают клопы, – это надо все помещения сразу обрабатывать. Тут тебе не это. Понял? Клопы там. Всё. Молодежь, ептить.
– А если там никто не живет, зачем целую гостиницу держат? – надавил я на него.
– Кто сказал, что целую? Я не говорил, – покрутил он головой, – я тебе по-честному сказал. Там только первый этаж… шесть комнат. А наверху эта, как ее… дискотека, в общем… А, вот… ночной клуб! – усмехнулся водитель. Изо рта у него пахло даже на морозе.
– Понятно, – ответил я.
Все складывалось не так уж удачно. Мне нужно было сменить обстановку, чтобы успокоить нервы. Главное – тихая жизнь: без суеты, без склок и скандалов внешнего мира. И что же? Бармен предлагает поехать в его родной город, устроиться на завод, где ничего и делать не надо. Работы, мол, совсем не много, платят, разумеется, крайне мало, но и тратить тут особо не на что. И какие места в округе! Лес, берег моря… Люди спокойные, никто никуда не торопится. Жильем обеспечат. Благодать, одним словом. Райский сад! Ривьера! Лазурный берег севера! Лечи свои нервы – не хочу! И так далее. И еще миллион восклицательных знаков.
И что же в итоге получается? Куда мне теперь деваться? Ехать обратно в этот мрачный болезненный Петербург, к тому, от чего у меня руки трясутся и глаз дергается? Нет! Раз уж приехал, Герман, так будь добр попробовать. Будь, Герман, добр. Не потакай своему большому малодушию. Нельзя отступать, еще ничего не сделав. Ты не такой уж и трус в душе, есть в тебе известная доля дерзости. Вот и дерзай, Герман. Пусть жребий будет брошен!
– А вы Михаила Гермясова, случаем, не знаете? – спрашиваю я.
– Мишку-то? Мудака этого? Да как не знать, его весь город знает… сучий отрок. Этакий… – самодовольно усмехнулся водитель, – за дочкой волочился, но я его раз доской по спине, так он больше не лез. Ловкач! Ворюга! Со мной не пройдут такие фокусы! Говорят, он в Москву укатил. Плут!
– А другой гостиницы здесь нет? Без клопов чтобы, – гнул я свое.
– Нет, – покрутил он головой.
– Насчет клопов – это вы серьезно?
– Куда