к женщинам, мнимый Эрлих все же был убежден: хорошая мать старается держать дитя при себе, когда дитя от любимого мужа – тем более. Если злодейка не любила Павла Петровича – это и было прямым доказательством отцовства государя Петра. И с мальчиком связывались какие-то туманные и невнятные надежды.
А осенью 1772 года донеслась весть – в оренбургских степях объявился человек, назвавшийся чудесно спасшимся государем Петром Федоровичем. И не просто объявился, а с целым войском – его признали яицкие казаки и башкиры. Казаки уже давно буянили и оказывали сопротивление генералам злодейки. На уральских заводах тоже было неспокойно. Слухи о том, что покойный государь готовил указы о скором облегчении народной участи, а жена с заговорщиками его за это убили, ходили и раньше. И внезапно воскресший государь явился весьма кстати.
Разум мнимого Эрлиха помрачился – никакие доводы рассудка не действовали. Ему безумно хотелось, чтобы государь спасся. Как это было возможно – он не представлял, он просто поверил. Барон фон Дельвиг припрятал полковое знамя голштинцев – мнимый Эрлих это знамя выкрал и, подбив на бегство еще несколько офицеров, отправился к Оренбургу.
Вспоминать про это путешествие не хотелось – все вышло плохо, очень плохо. Перерядившись русскими мужиками и за время пути отрастив бороды, голштинцы едва не встретили новоявленного царя у Илецкого городка, но он уже шел брать штурмом Оренбург.
Под Оренбургом голштинцы наконец увидели того, к кому ехали, и пришли в растерянность: не государь, вообще неведомо кто! Но самозванец хорошо их принял, порадовался знамени, поставил на довольствие, и они, к немалому своему удивлению, обнаружили в войске французов.
Нужно было решать – как быть дальше. Мнимый Эрлих мучился раздумьями недолго. Человек, назвавший себя императором Петром Федоровичем и этим именем уже подписывавший указы, имел твердое намерение уничтожить злодейку и интриганку, которую мнимый Эрлих ненавидел всеми силами души. На пирах он провозглашал тосты во здравие «своего сына и наследника» Павла Петровича, на стену там, где жил, вешал портрет цесаревича и прилюдно с ним беседовал. Это было нелепо – однако обнадеживало. И мнимый Эрлих убедил приятелей остаться в мятежном войске.
Оренбург взять не удалось, и, хотя войско росло, хотя пришло множество башкир, хотя одерживало победы, но голштинцы ощущали понятную тревогу. Они понимали, что императрица еще не принялась за бунтовщиков всерьез. И им не понравилось, что главный бунтовщик вдруг женился на молодой казачке. Раз ты для всех – государь Петр, имеющий законную жену, то и не смущай умы двоеженством, – так рассуждали голштинцы. А самозванец еще почище штуку выкинул – объявил, что вот войдет победным маршем в столицу – и женится на давней своей пассии Лизхен Воронцовой… Три жены у него будет, что ли?
Мнимый Эрлих и Фридрих Армштадт были прикомандированы к отряду атамана Овчинникова, где давали толковые советы и помогли взять штурмом Гурьев городок.