какого вообще дьявола? – шепнул я, чувствуя, как обида во мне переплавляется в злость. – Да пошла ты к черту!
Я поднял записку и двинулся к океану. Мне хотелось поскорее оставить за спиной обиды и неудачи прошедших суток, я спешил остаться наедине с прибоем и с ветром, чтобы только с ними поделиться содержанием Леськиного послания. Забравшись в скалы недалеко от мыса, где жил Долговязый, я отдышался и только после этого развернул записку.
На старом, затертом и исчерканном листе было написано тонким Леськиным почерком: «Рома, я без тебя очень скучаю. Я поняла, что была не права, отговаривая тебя от поступления в учебку охотников. У каждого свой путь, я это только теперь осознала. Но если у тебя будет возможность соединить свой путь с моим, подумай, прежде чем упустить ее. Сегодня я узнала, что меня направляют на плавучую станцию „Тапробани“, она дрейфует в пятистах милях к югу от Шри-Ланки. Если будешь в Индийском океане, дай о себе знать. Я люблю тебя так же, как раньше. Леся».
Я перевернул записку и увидел набросанную рукой Жаба декомпрессионную таблицу.
Похоже, этот истрепанный лист был вознаграждением за все пережитые мной несчастья.
Тревога
В одиннадцать часов тягач подогнал к ресторанчику фургон Артура, и мы с Пасом решили купить съестного для Викинга. Таскать еду с камбуза было глупо, поскольку сразу бы нашлись страдающие повышенным любопытством, а в деньгах недостатка мы теперь не испытывали. Понятное дело, что про чудесное обретение декомпрессионной таблицы я приятелю не сказал, подыскивая удачный момент, чтобы это выглядело наиболее эффектно. Пока фургон разгружался, мы решили проведать Викинга и попытаться выяснить его планы.
Дойдя до рощи, Пас крикнул:
– Это мы с Копухой!
Мелкие птицы поднялись с верхушек деревьев и закружили в выгоревшем от солнца небе. Нам никто не ответил.
– Похоже, старая акула сменила дислокацию, – произнес я. – Причем не посоветовавшись с нами.
– Как бы он нас не подставил, – нахмурился Пас.
Я не особенно удивился, когда в центре рощи мы никого не нашли.
– На острове не так много мест, где можно спрятаться, – заметил Пас.
На самом деле таких мест было пять – музей, свалка старой техники в автопарке, старый химпост, откуда съехали биологи, дальний мыс с дюнами и мыс, на котором жил Долговязый. Про первые три шхеры надо было знать заранее, так что они отпадали, на мысу у Долговязого гражданские поднимут тревогу, если встретят незнакомца, а вот про дюны мы рассказали Викингу сами.
– Он на дальнем мысу, – Пас пришел к тем же выводам.
– Барракуда его дери! – разозлился я. – Мало нам своих проблем?
– Не горячись, – сказал Пас. – Больше всего проблем всегда возникает перед серьезными переменами к лучшему.
– Философ, – отмахнулся я. – Ладно, надо перекусить, взять жратвы для Викинга и идти в дюны.
Проходя мимо стадиона, мы увидели Рипли – она выделывала немыслимые вещи на турнике, выгоняя из организма остатки задержавшегося там за последние месяцы алкоголя. Рядом