храма, который тут, – он указывает себе на грудь.
И только Иван молча пил чай, поглядывая на Эсти. Веснушчатые бледные щёки её зажглись небывалым румянцем, глаза потемнели, в них дрожала влага.
– Иначе, – продолжил Моше, – мы рабы границ.
Иван долго вынашивал ответ, и, наконец, не выдержал:
– А я считаю, что свобода, – сказал он, – это освобождение от грехов. Только они – рабство. Мы рабы не государств, мы – рабы страстей. Мечтая свергнуть режимы и границы, мы становимся рабами ещё больше. Парадокс. На пути к свободе обрастаешь кандалами. И кандалы эти не тут, не в этом мире. В этом мире ты вроде как свободен. А кандалы будут потом.
– И что, ты веришь в это «потом»? – рыжий встревоженно поглядел на него.
– Я знаю, что оно будет и всё. Верить не обязательно.
– Но как ты можешь знать? – удивился рыжий.– Вернее, что знает? Ум. А ум утилитарен. Он служит для добычи хлеба и женщин. Когда ты умрёшь, и ум умрёт. Нейроны сгниют. Да и хлеб с женщинами не нужен будет. Стало быть, умом тот мир нам не понять. А верить… ну если тебе проще с костылями.
Иван вспомнил, насколько слаб оказался предыдущей ночью с Эсти и уверенно сказал:
– Да, мне нужны костыли, чтобы опираться. Я – инвалид. Как и все, заброшенные в этот мир.
– У меня есть Израиль, на него и опираюсь, – буркнул Моше и отвернулся.
– Но только что ты говорил, – возразил Иван, – что твой дом в твоём сердце.
– Именно, – улыбнулся Моше и потряс бородой, – в моём сердце целая страна!
Они рассмеялись, и кто-то принялся мурлыкать песенку, зашаркали сандалиями, и волнительная Кармель приобняла рыжего. Иван увидел, что Эсти снова рисует в своём блокноте, не глядя в него, а влажные глаза её ловят последнюю лазурь над стенами гор.
Удивительно! – думал Иван. – Эта граница между миром внешним и миром внутренним, эта последняя стена храма, как тонко они её чуют!
И тут же тоскливо посмотрел себе под ноги:
В отличие от меня. Чую только запах гашиша.
Иван проснулся от криков. Хозяин ходил по двору и отрицательно отмахивался. К их сараю стянулось полдеревни. Старуха, продавшая им свёрток, теперь щербато скалилась и всё повторяла:
– Полис, полис!
Моше сидел на крыше, растирая лицо.
– В чём дело? – спроси Иван.
– Кармель ночью гуляла и зачем-то полезла обнимать какой— то каменный фаллос. А тут же ничего трогать нельзя. Они с нас деньги требуют.
Сама Кармель сидела в своей комнате, поглядывая за шторку и зевала.
– Самое паршивое, что они говорят о полиции.
– Думаешь, им делать нечего, звать сюда полицию? Да и на чём? На вертолётах? – спросил Иван.
– Просто лишний шум. Весь отдых обломают, – и риторически добавил, – зло не в травке, а в том, что она продаётся за деньги.
Мучаясь и беспрерывно обтирая щёки, Моше достал кошелёк и предложил всем скинуться по тысяче рупий.