хорошо, всё обойдётся…
«Видимо, я в самом деле здорово ей нужен… всем им…», – ворошилось у меня в мозгу, пока я в очередной раз проваливался в мутно-липкое небытиё.
Проснулся я легко, и голова была на удивление ясной. День клонился к вечеру. Зеркало беспристрастно отразило полное отсутствие следов насилия на моём лице, что меня приятно порадовало. «Ай да Машка…» Стук в дверь прервал моё самолюбование, и смутным тягостным воспоминанием в комнате нарисовался Степаныч. Был он помят, хмур и краток, басил, старательно отворачиваясь, в сторону:
– Ты… это… не обижайся уж на меня. Зол я на лешего. Не надо бы тебе к нему, да кто я, чтобы тебе советы давать… В общем, будет помощь какая нужна – уж постараемся не оплошать. Ну, я пошёл.
Дядька исчез. Краткий анализ его речи ясно давал понять, что не плошать в первую очередь всё-таки придётся мне, и Степаныч хоть немного, да надеется на меня, иначе не снизошёл бы до извинений.
Когда я спустился во владения Аделаиды Ивановны, она и Машка сидели рядышком на диване – прекрасные и печальные.
– Что грустим, красавицы? – бодро обратился я к присутствующим дамам полусвета. – Не переживайте, наладится всё как-нибудь.
Машка вздохнула.
– Наладится. А пока пошли со мной.
– Куда это? – довольно игриво поинтересовался я.
– Кисель пить.
Настроение резвиться у меня сразу пропало.
– В смысле? – в придачу, я тут же ещё и поглупел.
– В прямом. – Машка на меня не смотрела, говорила тихо и протяжно. – Леший велел передать – если хочешь о жизни с ним потолковать, то сначала киселька на пробу испей. Я тебе и оставила. – Вскинулась глазами. – Не передумал ещё в гости-то? Смотри, после киселька уже не удерёшь отсюда – всё по кругу будешь ходить да обратно возвращаться… А сейчас сбежишь – вовек нас не более не сыщешь. И товарищи твои не найдут. Уж мы постараемся.
– Так…
Пить кисель не хотелось. До спазм в желудке. Всё-таки я любил себя такого, как есть, а что там со мной приключится после распития – непонятно, но без странностей точно уж никак не обойдётся. Но выхода не было, после Машкиных слов я это понял сразу. Эх, бедолага ты, бедолага… Опять ведь одному на рожон переть придётся. Ну и ладно.
Мистерия моего возможного видоизменения обыденно произошла в столовой. Кисель был подан мне в пивной кружке, наполненной примерно на треть. Пахло от пойла болотной тиной и чем-то ещё, сладко-дурманящим и отталкивающим одновременно. Не закрывая глаз, я медленно цедил мутновато-белёсую жидкость, по вкусу напоминавшую… Не знаю. Это была смесь какого-то знакомого с детства лекарства, несвежей воды и растаявшей во рту приторно-сладкой сахарной ваты. Во всяком случае, добавки просить не хотелось. Желудок вдруг резко свело от тупой боли, в горле засаднило, слёзы сами потекли по полыхнувшим румянцем щекам. Затем по всему телу пробежал отголосок лопнувшей струны и на какое-то время ещё остался дрожать в ладонях и ступнях, пока окончательно не затих – может быть, в моей душе.
– Ну…