и смотрит под ноги. Только не чертовы крысы.
Гислингхэм снова осматривается, глаза привыкают к полумраку. Надо было взять фонарик из машины.
– Вон там, что это?
Он проходит меж коробок, понимая, что подвал куда просторнее, чем кажется.
– Куинн, тут еще одна дверь. Поможешь?
Хотя сержанту удается сдвинуть засов, дверь все равно не поддается.
– Видимо, заперто, – говорит Гислингхэм. – Связка еще у тебя?
Подобрать нужный ключ в полумраке еще сложнее, но в итоге они его находят. Куинн с Гислингхэмом наваливаются плечами на дверь, и изнутри их обдает таким зловонием, от которого хочется закрыть рот рукой.
На бетонном полу лежит молодая женщина, на ней джинсы с протертыми коленями и потрепанный кардиган, некогда желтый. Ее рот приоткрыт, а глаза, наоборот, закрыты. Кожа мертвенно-бледная.
Только женщина там не одна.
Рядом с ней сидит ребенок и дергает ее за волосы.
Такого они не ожидали.
А где был я, когда все это произошло? Хотел бы сказать, что занимался чем-то отважным и впечатляющим (выступал в качестве связного для спецслужбы, боролся с терроризмом и т. п.), но печальная правда заключается в том, что я был в городе Уорик – проходил учебный курс под названием «Совместная охрана порядка в XXI веке» для инспекторов и более высоких чинов. Вот нам повезло, да? Глядя на бесконечные презентации с самого утра, я начал подумывать, что ребятам, охраняющим первомайские гуляния, выпала лучшая доля. Затем мне позвонили. Организатор курса, настоятельно просившая отключить телефоны, бросает на меня хмурый взгляд и шумно вздыхает, когда я выскакиваю в коридор. Наверное, думает, что я уже не вернусь.
– Девушку отвезли в больницу имени Джона Рэдклиффа, – говорит Куинн. – Состояние плачевное: давно не ела и сильно обезвожена. В комнате нашли бутылку воды, хотя подозреваю, что в основном она поила ребенка. Врачи сообщат больше подробностей, как только закончат полный осмотр.
– А что мальчик?
– Молчит. Но на вид ему не больше двух лет, чего еще ждать от бедняги? Он не подпускал к себе ни меня, ни Гиса, так что в машине «Скорой» с ним поехала Сомер. Харпера тут же арестовали, а когда попытались вывести его из дома, он начал вырываться и кричать. Видимо, у него «альцгеймер».
– Ты и без меня прекрасно знаешь: если Харпер недееспособен, нужно строго следовать инструкции.
– Конечно. Я уже позвонил в соцслужбу – и не только из-за него. Мальчишке тоже понадобится помощь.
На мгновение мы оба замолкаем – видимо, размышляя об одном и том же.
Вполне вероятно, мы имеем дело с ребенком, который в своей жизни не видел ничего, кроме этого подвала. Который родился там, в темноте.
– Ладно, – говорю я. – Выезжаю. Буду к обеду.
Понедельник, 1 мая 2017 года | Последнее обновление в 11.21
Поступают