строжайше запрещено». Вся местность за рядами колючей изгороди представляла голый ландшафт с многочисленными пнями и опилками. Наверняка эти площади были заминированы.
– Прошу вас! – Ставински легко выпорхнул из внедорожника, захватив плащ. Адамс! – сказал он подбежавшему обер-лейтенанту со знаками отличия артиллериста. – Мне будет нужна ваша помощь. Приведите в блок «В»…
Тут он прошептал этому ладному обер-лейтенанту что-то своё, не предназначенное для Васькиных ушей. Тот лишь поправил повязку через глаз. И уставился на группу курсантов, что, высоко поднимая ноги, совершала пробежку по периметру. На всех было вполне сносное обмундирование РККА. Причём, гимнастёрки были именно «косоворотки», как до революции носили, образца 1943 года – со стоящим воротником (на гимнастёрках образца 1941-го он был отложенный). Мало того, добрая треть гимнастёрок были украшены зелёными пластмассовыми пуговицами, что поступали в СССР по ленд-лиз.
– Ну-с, пройдёмте, дорогой товарищ, – с наигранной суровостью (наверняка подражая кому-то из русских) предложил Ставински. – Нам есть что обсудить и о чём потолковать. Так тоже говорят по-русски.
– Я надеюсь – не только ваши познания в русском?
– О, нет, что вы! Они так скромны… У меня есть свои кандидаты. Вы хотели бы на них взглянуть?
– Что ж, не откажусь. Тем более, если предлагают… Показывайте.
– Нет, сначала вы посмотрите на их личные дела, выслушаете преподавателей. Они нам расскажут много интересного.
– Ну, вы-то наверняка уже наслушались их доносов. Мне, конечно, будет очень интересно.
– Ну… Не надо так, герр майор. Мы, как и вы, заинтересованы собирать на человека очень подробное агентурное досье. Как его собрать, если не будет немного… стук-стук, как говорят по-русски?
– А, вы и это знаете! Ну, тогда я спокоен за исход операции.
Ставински изобразил на лице улыбку. Они ровным, строевым шагом последовали мимо часовых в шлемах, что сделали винтовками с плоскими штыками «на караул». Взошли на крыльцо, под которым трепетал красный нацистский стяг со свастикой в белом круге, а также чёрно-красный флаг кайзера. Прошлись по коридору мимо вытянувшегося дежурного, что был также в стальном шлеме. За обтянутыми дерматином дверями с номерами, а II, a III стрекотали машинки. Внезапно заорало нечеловеческим голосом радио: это вещал с трибуну «Спортпалласа» министр пропаганды Геббельс. «…Господи, даруй народу Германии победу! Я призываю Тебя…» В конце коридора высился в фуражке, туго затянутый ремнём по корсету, уже знакомый обер-лейтенант. Он напряжённо водил глазами по закрытым дверям. Наверняка об этом его попросил Ставински. Над его головой угадывалась картина фюрера, писаная маслом. Тонкий нос со щепоткой усиков оказался надёжно прикрыт широкими полями и выгнутой тульёй. Зато неистово-смеющиеся глаза метали молнии, которые проходили аккурат по обе стороны тульи цвета «морская