Линию… Тудыт их! Я ж задавлю и тебя, и дитя, дура стоеросовая! – внезапно заорал он на какую-то молодку, что несла посреди улицы укутанное в шали тельце. – Дура и есть. Оглашенная… А книжку прочту. Знатная она, как ты рассказал. Дюже войну напоминает.
* * *
…Севастопольский рейд был слабо освещен и, поэтому казался мертвым. Кругом накрапывал легкий дождик, да волны прибоя мерно плескались о склизкий бетон. В темноте гулко отдавались шаги французских часовых. Чавкая подкованными ботинками, они прогуливались по пирсу взад и вперед подле мертвенно-серых броненосцев и дредноутов под трехцветным вымпелом. Жирную, как вакса, темноту оглашали «ревуны». Вахтенные матросы на французских военных кораблях перекликались, таким образом, между собой. Оглашали, что происшествий, слава Святой Деве, никаких. Точно говорили между собой сами стальные громады, ощетиненные пушками, из серого, клепано бугристого металла. Город, что раскинулся вдоль высокого скалистого берега, лепившийся на возвышенностях и в низине десятками одноэтажных мазаных хибар, сиял многочисленными золотисто-красными огнями. Шумные кабачки, гостиницы и бордели, опиумные и карточные притоны были заполнены до отказа. Французские пуалю в небесно-голубых мундирах, солдаты-легионеры в лимонно-желтых кепи, зуавы в расшитых синих куртках и красных фесках, тьма-тьмущая белых офицеров из Корниловских, Кутеповских, Марковских и Дроздовских полков. В черных и грязно-серых, изорванных о колючую проволоку, пробитых пулями и штыками, посеченных осколками и саблями шинелях, бекешах и полушубках. Со страшными угловатыми шевронами из красных, синих и белых полос, сшитых воедино. Точно несли они на рукавах частицу знамени Великой Французской Республики, хотя эти же яркие цвета символизировали саму Россию. С адамовой головой, где были «пиратские», скрещенные кости… Пропахшие спиртовым угаром, запаршивевшие от грязи и пота, но сохранившие при этом внешний лоск и приятные манеры, они умудрялись играть и проигрывали целые состояния. Нередко оплачивали долги рублями еще николаевской чеканки или обмененными на них (по текущему курсу на «черной» бирже) ядовито-бледными, точно болотная водица долларами, запечатлевшими первого американского президента в белоснежном парике с буклями. Кромешной ночью на пирс вышел молоденький поручик-корниловец в черной гимнастерке с оранжевыми георгиевскими ленточками и белыми крестами на всю грудь. Осмотрелся по сторонам, послушал шум прибоя и крики сварливых чаек. Молвил: «Пропала Россия, господа! Трагикомедия под названием « белое движение» подошла к концу. Впереди одна тьма, туман и пролив Босфор, который примет наши мертвые души. Бесы-большевики и их черный гений, антихрист Ленин, одолели нас. И поделом… Пусть все и вся летит к чертям. В преисподнюю. Оревуар, господа. Занавес…» Безусый юнец с золотыми звездочками на черно-белых погонах поцеловал раскрытый медальон на серебряной цепочке. Истово перекрестившись на серебряную луну, достал из внутреннего кармана тупорылый браунинг и выстрелил себе в сердце. Обмякшее