занимал позиции русский полк из экспедиционного корпуса, что был отправлен во Францию по приказу царя Николая II после битвы на Марне, было тихо и спокойно. – Это будет один из самых черных дней в истории французского оружия. Задумайтесь, Седан. Мы оба солдаты. Вы служите французской республике, я же русской монархии. Но, прежде всего наше призвание – быть людьми и заботиться о других людях, мосье. В данном случае, речь идет о наших солдатах, которых не редко шлют на убой. Смерть за Отечество – прекрасная смерть…
– Вы призываете меня приступить военную присягу, мосье Курочкин? – прохрипел Седан, зажмуриваясь; кровь горячими толчками била в голову, препятствуя думать и чувствовать то, что происходило сейчас в этом мире. – Вы понимаете, к каким последствиям приводят такие «невинные» разговоры? Вы зовете меня совершить преступление, мосье! Вы с ума сошли…
– Нет, с ума я не сошел, мосье, – Курочкин настаивал на своем. Этим все больше нравился Седану. – Мы готовы поддержать вас огнем. В случае если по вам будет стрелять воинствующее племя с полумесяцем, – он намекал на сенегальцев, на шлемах которых был белый полумесяц и звезда, – мы также готовы поддержать ваших ребят. Огнем из всех орудий и пулеметов. Только по другим целям, мосье, – нарочито громко, словно адресуя это кому-то другому, добавил он напоследок.
Полковник Седан опустил трубку на рычаг полевого телефона. По стихающему гулу взрывов он определил, что артподготовка подходила к концу. Теперь начиналось страшное: атака в лоб по ничем не защищенной местности. На проволочные заграждения, земляные и бетонные укрепления бошей. Больше половины его людей должны были испятнать эту бурую, изрытую воронками землю трупами в небесно-голубых или темно-синих шинелях. Это было непоправимо, и это должно было случиться. Как вдруг…
– Полковник, если мосье Курочкин будет звонить вам – как мне поступить? – глаза Мишеля под голубым шлемом (Adrian, 16) значительно оживились. – Иными словами, вам передавать трубку? Или…
– Да, конечно, – полковник почувствовал прилив вины к сердцу, так как посмотрел на ручные часы. «…Седан, от всех несчастий, коими изобилует этот мир, – еще раз пронеслось в его голове. – Храните этот святой образок вечно, и…» До атаки оставалось десять минут. – Давайте трубку, Мишель…
В дали пронзительно заиграл артиллерийский рожок. Ему мелодично вторили офицерские свистки. Они выдавали сигнальные трели, зовущие людей в атаку. Вот оно, начинается…
– Атака начинается? – прозвучал женский голос на плохом французском. Это была миссис Бригс. – Мы не помешали? – она выглядела посвежевшей, будто сошла с полотна фламандского живописца.
– Мадам, прошу вас удалиться, – стиснул зубы полковник.
– Это вы говорите мне? – с вызовом произнесла миссис Бригс. – Вы еще пожалеете об этом, Анри…
– Убирайтесь к дьяволу,