речь о том, что на сцене не было сегодня по непонятной ему причине настоящей школьной звезды. А она то… и умна, и красива. И он для нее приготовил почетную грамоту. И самые лучшие пожелания успеха в жизни. Вызывает.
Кто-то пытается отобрать микрофон. Но военрук прет, как бронетранспортер. Пацаны выпихивают меня на сцену.
Выхожу.
Военрук пожимает руку и говорит в зал, для всех. Мол, не знаю, чего еще там ваши медалисты добьются, а вот она – она уже добилась.
Кто-то его спрашивает, мол, и чего? Он отвечает – моего уважения, и то ли еще будет – это начало!
Наш класс начал хлопать. Я изобразила книксен. Прижала к сердцу грамоту.
В тот момент простой лист картона с размашистой подписью был драгоценным знаком судьбы. Все получится. Несмотря на… Невзирая ни… И просто. И обязательно.
Вороны
В одной из песен Земфиры есть примечательная строчка: «Вороны-москвички меня разбудили…»
Мы ее часто вспоминали, когда переехали в квартиру на четвертом этаже старой пятиэтажки.
Окно с балконом выходило в нечто вроде маленького сквера, облюбованного «голосистыми певуньями». Старые высоченные деревья, лавочки.
Вороны царствовали в этом секторе. Прилетали поболтать, поиграть. Здесь же – высоко над землей – располагались гнезда.
В то время я терпеть не могла крики воронья. И для меня такое соседство было минусом.
Хриплые сильные звуки всей стаи и вопли отдельных наглых особей напоминали, что пора вставать. Карканье со временем стало привычным фоном нашей жизни, как у тех, кто живет возле платформы – шум пролетающих электричек.
Если бы я жила одна, история закончилась бы именно здесь. Ну, дом, ну, сквер, ну гнезда ворон. Но, простите, чадо-то обожает живность.
Ребенок не только интересующийся, но и наблюдательный.
До гнезда было метра четыре. От балкона наискосок. Любуйся – не хочу. Голые ветви, еще не покрывшиеся листвой. Домик для будущих птенцов обновляли в четыре лапы и два клюва. Энергично, бодро. Потом самка взгромоздилась, проверила, удобно ли. Наорала на мужа. Он принес еще пару веточек. Подоткнул сбоку, снизу. Ворона-мама одобрила, и несколько дней спустя мы увидели ее сидящей в гнезде постоянно – наружу хвост и клюв.
Папа то топтался рядом, то мотался за едой, подменял мамочку в гнезде, отпуская размять крылья.
Дочь дала им какие-то имена. За давностью лет вылетело из памяти, ну, пусть будут Вера и Василий.
Вера являлась особой крикливой, крупной, сильной и работящей. А Василий мог схитрить, схалтурить. Это было заметно, когда пара кормила вылупившихся птенчиков. Если Вера, подлетев к гнезду, сунув пропитание в распахнутые клювы, сразу же снималась с места и мчалась за новой порцией, Василий подолгу отдыхал на ветке ниже гнезда. Но до того как прилетала жена, тихо снимался с места и уходил в сторону.
Растрепанная, замученная Вера выглядела женщиной на грани нервного срыва. Василий, холеный и гладкий, берег себя, не надрывался. Ухаживал за перышками, пел для