стал звук, означающий боль утраты. Мы не знаем, что именно случилось с Верой, как она погибла.
Но мы услышали плач Василия. Дочь выскочила на балкон, позвала меня и прошептала:
– Мама. Веры больше нет. Мама, посмотри, как ему больно.
Вася скакал по веткам возле гнезда. В горле клокотало. Он растопыривал крылья, схлопывал их. Улетал и возвращался обратно.
Потом прибыли друзья. Пара крупных ворон сидела рядом. Вася то визжал, то всхлипывал. Ему тихо, угрюмо сочувствовали.
Вася замолчал через сутки, не раньше. Нахохлился. Оставался на ветке у гнезда в дождь и ветер. Не искал укрытия, как остальные птицы.
До этого момента я не знала, что вороны однолюбы, что не ищут замены погибшей паре, что страдают.
Через полгода в феврале одинокий Вася суматошно пытался ремонтировать гнездо. Хватал палочки, совал их, пристраивал. А потом опять взялся стонать и плакать. Кинул обломок веточки вниз. Бросил гнездо. Вернулся. Снова бросил.
Было невероятно жаль его.
Дочь разговаривала. Звала. Раскладывала на балконе угощения. Но то, что принималось им раньше, когда Вера была жива, теперь Вася просто не замечал. Он не общался с нами, хотя раньше шел на контакт. Мы перестали существовать. Прежний весельчак и балагур исчез, стал мрачной несчастной птицей. Мир Василия сузился. В нем больше не было Веры.
Василий прилетал к гнезду постоянно. Сидел рядом.
Друзья не оставляли Васю, заманивали играть. Я видела, как ему совали палочку, фантик. На. Ты же любишь это! Вон внизу подходящая жертва. Это Марьпетровна. Будет орать и топать ногами. То-то повеселимся!
Вася крутил башкой. Отсаживался в сторону и не принимал участия в прежде так любимой им забаве.
Мы прожили в этом доме еще около трех лет.
Одинокий Вася пропал перед тем, как мы уехали на другой конец Москвы.
Теперь, когда слышу дребезжащее пение счастливых ворон, например, крик стаи, отправляющейся по делам, или вижу дружеские игры этих птиц… я улыбаюсь.
Меня больше не раздражают их резкие сильные голоса.
Все крупные умные московские вороны напоминают мне Веру с Васей и их чувства.
Вставай
Дело было в первый год знакомства Елизаветы и Вольта. Они оба, юные, странные, необученные, дерзкие и довольно категоричные существа, встретились на конюшне нос к носу. Тогда его звали иначе…
Тощий молодой жеребец с выпирающими ребрами и скверным характером козлил, не слушался, за что регулярно получал. Его сдавали в аренду. Наказывали. И свое паспортное имя он терпеть не мог. Видимо, не просто так…
Называли и дергали дурью уздечку? Называли кличку и пускали в ход хлыст?
Словом, когда эти два одиночества, два подростка столкнулись, любовь никакая не вспыхнула. Он не верил людям. Терпеть их не мог. Она ничего почти не умела в отношении лошадей. Но был талант и горячее желание учиться, взаимодействовать. А в какой-то странный момент дочь решила – мой. Будет мой. Однажды.
К взаимопониманию, уважению,