понимать.
– Эй, зверюшки-хохотушки, расчищай дорогу! Наша Настя-королева едет на берлогу! – залихватски прокричал старик.
Настя всё равно смурная, только укорчиво на родителя глянула.
А Елим знай болобонит не переставаючи, с весёлого сердца слова складывает. Ну и по сторонам не забывает поглядывать. Всё подмечает: тут лось ходуляпистый оставил тёмные провалы в снегу и клочок шерсти на коре потерял; а вон зайки осинку поваленную обглодали. Все следки разбирает ну и так смотрит – дорожку сверяет, чтобы не заплутать. Солнышка хоть и не видать – за снеговыми тучами спряталось, – а как Елиму в своём лесу заплутать? Ему каждое деревце дорогу подсказывает.
Сердыш тоже ни одного следка не пропускает, причуивает, обнюхивает старательно, окунает нос в каждую ямку – вся мордаха в снегу. А если следы и натопы в сторонку идут, не отвлекается. Как истинный сторожей, рядом держится.
– Как там, по-доброму берложку изладила? – беспокоился Елим. – Нанесла мяконького? Надо, надо. Тебе чтоб сладко спать, а медвежонок, коли с титьки сорвётся, так чтоб не ушибся.
Кивнула Настя будто бы. Всё разговор какой-никакой.
– Родишь, как полагается, со всеми удобствами. Сама-то дурёха – большенькая, потому смотри, медвежонки у тебя махонькие появятся, с бурундука, можа чуть поболе. Тебе-то, понятно, откель знать: впервой замужем.
Медведица засопела и вопрошающе посмотрела на родителя.
– Да! – наставлял Елим. – Аккуратней будь, а то ворочаться начнёшь и помнёшь медвежонков. Да когтища, смотри, поглубже спрячь! А то как бритвы наманикюрила. Начнёшь ишо махать ими – где тут медвежонкам уберечься?! Рот не разевай без надобности… Ну, а ежели… всяко бывает… хоть жирку и прилично нацепила, а молока коли не будет, тащи сразу медвежонков домой. Выкормим, ничего, ишо тучнее тебя будут, каких свет не видывал! Папанька-то громадина какая!.. А ты у меня! Эха!
Настя опять с укором глянула, покачала головой.
– Сейчас, поди, спит Огонёк твой? А, Настён? То-то. А тебе мучайся… Думать надо и за себя и за детей. Его-то дело нехитрое: оманкрутил девку – и дрыхни себе усю зиму. И горя не знай. А тебе хлопот столько!.. Медвежонки появятся – какой тут сон. Так, дремота одна. И то… ухи в разные стороны держать надо. Да глазком дитяток ощупывать, за здоровьишком смотреть. Худое что примечать… А ему – спи и спи, сны весёлые разглядывай…
До берложки ещё далече было, когда Настя остановилась. Встала – и ни с места, и на Елима выжидающе глянула.
– Чевой-то? Никак пришли? – оглянулся по сторонам старик. – А-а! Понимаю, доча, понимаю… Не пустишь болтуна дальше? Ты ужо прости радетеля свово, никак с языком совладать не могу. Да и не увидимся скоко с тобой! Ох-хо-хо! Али пожалела старика? Видишь, как мучаюсь, каждой ёлочке кланяюсь. А далее и вовсе, небось, ползком придётся?
Лес и правда тёмный да густой пошёл. Ели тесными рядками выстроились, лапами зелёными мохнатыми друг за дружку держатся, ходу вовсе не дают. То тут, то там кокорины вповалку лежат да выворотни вздымаются, а из-под снега валежины да бурелом