слабеть. Справа топтался Бобин, ему тоже было не по себе.
От страха меня вылечил Валька. Он с силой налёг на дверь и задвинул тугую щеколду.
– Вот так. – Он потянул дверь на себя. – Теперь пускай ломятся.
Странно, но человек с парашютом на это ничего не ответил. Он стоял и молча смотрел, как Валька возвращается к нам. Стоял и молча смотрел. Потом сказал. Голос его звучал устало и виновато:
– Зря, Валя. Лучше открой. Вам они ничего не сделают.
– Почему? – Валька от неожиданности опешил. Затем бешено замотал головой. – Нет уж, решили испытывать, так испытывайте. Я дверь не открою.
– Валя. – Человек с парашютом присел на край подоконника. – Есть другие двери, есть пожарная лестница. Они могут пройти по крыше. Лучше открой.
Валька смотрел на него сузившимися, злыми глазами:
– Если вы трусите – давайте я испытаю.
Человек рассмеялся:
– Я не боюсь, я успею. А вот ты… вы… Они же чёрт знает что могут о вас подумать. Всю жизнь потом не отмоешься. И ещё – сейчас ты говоришь за себя. А друзья? Ты о них подумал?
Мы с Бобиным посмотрели на Вальку. Он был весь как пружина, даже мочки ушей побелели. На нас он не смотрел.
И тут ударили в дверь. Чердак отозвался гулом, и белые завитки пыли взметнулись из темноты на свет.
– Здесь. – Голос за дверью прозвучал громко и ясно, словно не было никакой преграды и говорили рядом.
Я вздрогнул и затаил дыхание. Валька даже не обернулся. Человек посмотрел за окно и тяжело вздохнул.
– Заперся, – сказали за дверью. – За дураков нас держит.
– Надо ломать.
– Сломаем, и не такие ломали. Степанов, дай сюда лом.
Голосов было несколько – громких, взрослых, уверенных, – и вдруг совсем неожиданно в мужской хрипловатый хор ворвался голос Валькиной матери:
– Открой! Открывай, сволочь! Шкуру спущу!
Валька ослеп и оглох, он всех сейчас ненавидел. Кепку он надвинул на брови, лицо спряталось в тень. Лишь в пыльном оконном свете блестел одинокий зуб, да в пару ему горела над козырьком большая капитанская звёздочка.
Мы молчали, чердак молчал. Человек с парашютом поднялся и встал вполоборота к окну. Потом повернулся ещё, но неудачно – рукоять вала ударила по стеклянным пикам. Стёкла посыпались вниз.
– Степанов, – закричали за дверью, – бери ребят и дуй через первую парадную на чердак! Двое на пожарную лестницу! Похоже, он уходит по крыше! – И уже говоря сюда: – Эй, там! За стекло ответишь отдельно.
Удары лома заглушили голоса с лестницы, но ненадолго. Дверь была обита железом, такую сломать – десять потов сойдёт. За дверью кто-то сопел и дышал тяжело, как боров.
– Дайте только добраться, я ему… всё скажу. Мамаша, извини, не могу не ругаться… чёрт!
Снова заговорил лом. Снаружи, на дальней стороне крыши, громыхнуло кровельное железо.
– Ребята, будут спрашивать – вы здесь оказались случайно. – Человек запрыгнул на подоконник и стоял согнувшись, чтобы не повредить парашют. – Вы